Минуло 15 лет с того момента, как в Украине был поставлен крест на смертной казни. А споры о том, оправданно ли принятие такого решения, не утихают по сей день.

«Вечерний Харьков» решил поговорить об этом с людьми, имеющими непосредственное отношение к этой теме, – юристами, правозащитниками, пенитенциариями. И первый наш собеседник – Иван Замазий, который в течение пяти лет возглавлял харьковское СИЗО, где содержались смертники в последние дни своей жизни.

Несмотря на отмену в 1992 году смертной казни за ряд преступлений (экономических, изнасилования с отягчающими последствиями и т. п.), летом 1995 года количество правонарушений, за которые предусматривалась такая мера наказания, было увеличено с 7 до 11 (за счет преступлений должностных лиц, не связанных со смертью потерпевшего). Тем не менее, вступая в Совет Европы в ноябре 1995 года, Украина взяла на себя обязательства ввести немедленный мораторий на казни и полностью отменить их в течение трех лет. Хотя через несколько месяцев смертные приговоры все же снова стали исполнять – украинская сторона объясняла это тем, что решение о моратории было принято без соблюдения надлежащей процедуры.

Отмена смертной казни: благо или наказание?

Такое положение вещей могло привести к исключению Украины из Совета Европы. И в 1997 году мораторий на исполнение смертных приговоров вновь начал действовать. 30 декабря 1999 года Конституционный суд признал, что смертная казнь противоречит Конституции, чем окончательно закрыл путь к ее восстановлению. В феврале 2000 года Украина ратифицировала протокол № 6 к Конвенции о защите прав и основных свобод человека, касающийся отмены смертной казни, который гласит, что «никто не может быть приговорен к подобному наказанию или казнен». 5 апреля 2001 года Верховная Рада внесла изменения в Уголовный кодекс. Вместо смертной казни вводилось пожизненное заключение, которое не применяется к лицам до 18 лет, лицам старше 65 лет и к женщинам, которые совершили преступление, будучи беременными. УК вступил в силу с 1 сентября 2001 года.

Период ожидания, когда в вопросе о смертной казни вот-вот должна быть поставлена окончательная точка, пришелся как раз на то время, когда Иван Замазий был начальником харьковского СИЗО  (с 1992 по 1997 год), где содержались смертники вплоть до  исполнения приговора. За 16 лет его вступления в эту должность смертный приговор приводился в исполнение в подвалах на территории следственного изолятора (сейчас на этом месте возвышается часовня. А в период работы Ивана Замазия приговоренных этапировали на расстрел в Днепропетровск и Киев. 

В Харькове последний смертник был расстрелян в 1976 году

– Иван Алексеевич, содержались ли в харьковском СИЗО приговоренные к смертной казни?

– Да, были заключенные, которым был вынесен смертный приговор. Пока он не вступил в законную силу, они содержались в специальном блоке следственного изолятора. Когда суд первой инстанции его осуждал, а Верховный суд подтверждал, что приговор вынесен законно, заключенному оставалось надеяться лишь на помилование президента. Правда ни разу никто из них помилован не был. После этого смертников отправляли в специальные места, где приговор приводился в исполнение. С момента вынесения приговора до приведения его в исполнение проходило максимум полгода.

До 1976 года это происходило  в Харькове. Приговоренных к высшей мере наказания расстреливали из пистолета Макарова в следственном изоляторе – на территории СИЗО был специальный подвал. При расстреле присутствовали прокурор, начальник следственного изолятора, врач, который должен был засвидетельствовать смерть. Исполняли приговор сотрудники специально созданного подразделения – несколько человек, которые занимались, может, и непрестижным делом, но нужным для государства.

– Наверное, и подбирались эти люди как-то по-особому? По каким критериям?

– Безусловно, они обязательно проходили медкомиссию в УВД Харьковской области. Этот человек должен был быть физически и психически здоров. Также его проверяли по деловым качествам. При необходимости – обучали.

– А другие сотрудники СИЗО знали, чем занимаются эти люди, или это была закрытая информация?

– Кота в мешке не утаишь – знали.

В «блоке смертников» охранник ходил в тапочках

– Получается, что когда вы были начальником харьковского СИЗО, смертные приговоры там уже не приводились в исполнение. А содержались ли заключенные, приговоренные к смертной казни?

– Да. В период моей работы – 27 человек. Когда был наложен мораторий на смертную казнь  в 1997 году, осталось 13. У меня в сейфе хранились их личные дела, вся переписка – жалобы, заявления.

Охрана спецблока, где они содержались (мы его называли «блок смертников»), подбиралась очень тщательно – специальными контролерами были прапорщики, старшие прапорщики старше 40 лет, которые добросовестно несли службу, имели большой опыт работы, им доверяли. Кроме того, они умели находить психологический контакт с содержащимися в камере смертниками. Тишина в спецблоке была гробовая, поскольку смертников раздражает малейшее движение извне. Я военный человек, поэтому когда увидел контролера – очень удивился, потому что он ходил... в тапочках. Мне объяснили, что это такая спецобувь, чтобы очень тихо передвигаться и не тревожить сидельцев. Таким образом им давалась возможность спокойно подумать о том, что они натворили в своей жизни.

– Была ли предусмотрена для охранников какая-то психологическая разгрузка?

– Каждый начальник должен был об этом думать. И я думал. А поскольку я бывший спортсмен – мы довели до ума спортзал: купили ковер для борьбы, татами, оборудование, где отрабатывались удары. Кроме того, оборудовали по последнему слову техники тренажерный зал. Плюс сделали сауну. И наши сотрудники получали здесь психологическую разгрузку.

– Иван Алексеевич, а где  после 1976 года  расстреливали смертников, которые ждали исполнения приговора в харьковском СИЗО?

– Их этапировали в другой регион. Принятие решений по этапированию этих лиц принимались лично начальником СИЗО. Смертники не знали точно, когда именно их расстреляют. Мне присылали запечатанный пакет, я вскрывал его и читал: такого-то и такого-то этапировать туда-то и туда-то. Я отдавал личное дело приговоренного начальнику спецотдела, специально закрепленный для этих целей инспектор оформлял его, потом прибывал специальный конвой. Вместе с начальником корпуса, дежурным помощником начальника следственного изолятора, двумя спецназовцами мы шли в спецблок, забирали приговоренного, приводили его в приемное отделение, там его досматривали, раздевая догола. Потом его забирал спецконвой.

– У смертников была особая форма одежды?

– Да – в серую и светло-серую полоску. Вообще-то, такую форму носили все особо опасные рецидивисты.

«Когда смертника забирали из камеры – он впадал в ступор»

– Вы общались с приговоренными перед отправкой на расстрел?

– Конечно, это входило в мои обязанности. Все они очень немногословные, разговорить их очень сложно. Но даже если удавалось – как правило, начинали преподносить свое преступление пафосно, утверждали, что было все не так, как решил суд.

Но я не верю, что они действительно не осознавали, что натворили, и наверняка жалели о том, что совершили. Большинство надеялись на чудо – мечтали, что смертную казнь им заменят на пожизненное заключение.

Вели себя по-разному. Как правило, когда смертника забирали из камеры, чтобы этапировать, – он впадал в ступор, становился как деревянный, исполнял команды как робот. У него отключалось не только сознание, но и подсознание. Некоторые, когда их выводили из камеры, начинали кричать – однажды даже пришлось заткнуть рот полотенцем, чтобы не создавать в спецблоке нервозную обстановку. А были и такие, что по пути из камеры в приемное отделение заглядывали за каждый угол, ожидая, что прямо сейчас в них будут стрелять. 

– Просили ли они  о чем-то перед этапированием на смерть?

– Нет, ни о чем никогда не просили – ни весточку родным передать, ни последнюю сигарету выкурить. Они прекрасно понимали, что это последний путь, и находились в состоянии обреченности. Вот сейчас вспоминаю – и мне самому очень неприятно. Даже представить страшно, как бы я работал в 1970-х годах, когда смертный приговор еще приводился в исполнение в Харькове.

«Не знаю, как это получилось»

– Помните последнего человека, который при вас был этапирован по расстрельной статье?

– Это был 37-летний мужчина – худощавый, невысокого роста, с виду – вполне нормальный человек, абсолютно не похожий на убийцу, маньяка или психически больного.

Он был приговорен за убийство и изнасилование. В одном из районов области компания из нескольких семей с детьми отправилась на маевку в Лесопарк. Разместились на опушке.   14-летняя девочка, заскучав в компании взрослых, решила погулять и наткнулась на мужчину, который поджидал ее за кустами всего в нескольких метрах от места пикника. Он изнасиловал девочку, убил и через половые органы палкой вытащил нарушу кишки. Дня через три-четыре его задержали.
 
– Что вы испытывали к таким людям, совершившим зверские преступления?

– Когда меня назначили начальником СИЗО, конечно же, мне было интересно пообщаться с этими людьми. Предварительно я прочитал их личные дела. И если не знать, что они из себя представляют, порой сложно было поверить, что перед тобой зверь в человеческой шкуре. Вполне нормальные люди. Но я прекрасно понимал, что это всего лишь маска, надеваемая для меня. Мне не жалко было этих людей.

– А как-то объяснить свое преступление, почему они это сделали, не пытались?

– Я пробовал их вывести на такой разговор. Наверное, все же у них не все в порядке с психикой, хотя медицинское освидетельствование показывало, что на момент совершения преступления они отдавали отчет своим действиям. Но когда разговариваешь с ними – все как один говорят: не знаю, как это получилось, не знаю, что мной двигало, не знаю, как оказался в том месте.

Помню одного смертника. Бывший офицер-пограничник, дослужившийся до майора. Его мне удалось вызвать на откровенный разговор. Мне кажется, он просто двинулся на своей профессии минера.

Союз развалился, он пристроился в какую-то фирму охранником, жил один в двухкомнатной квартире. Были какие-то долги, и, по его словам, кто-то стал ему угрожать. Возможно – это ему просто казалось, хотя судебно-медицинская экспертиза  дала заключение, что признаков шизофрении у него нет. Дабы отделаться от преследователей – изготовил радиоуправляемое взрывное устройство и подложил под дверь своей квартиры. Соседи заметили странности в его поведении, а почувствовав еще и какой-то непонятный запах из его квартиры (запах химикатов, из которых он готовил взрывчатку), вызвали милицию. Правоохранители прибыли, позвонили в дверь – он решил, что это те, кто ему угрожал, и привел свою адскую машину в действие. В результате пострадали практически все квартиры этого подъезда, а два сотрудника милиции погибли на месте.

Он уверяет, что таким образом защищался от своих преследователей, за которых принял милиционеров. Ожидая помилования президента, офицер повесился в камере на простыне. Осознавал, что совершил, понимал, что ему будет расстрел, и психологически не выдержал.

– Для следственного изолятора это было ЧП?

– Да там каждый день ЧП. То заточкой кого-то ударили, то еще что-то. Когда-то на территории следственного изолятора была межобластная больница, куда привозили на лечение заключенных из других областей. И в психиатрическом отделении одна женщина рукавом своей фуфайки задушила другую. Когда начали разбираться, зачем она это сделала, – объяснила, что приняла задушенную за собственного мужа, который ее преследует.

– Этот парень – пограничник – осознавал свою вину, а другие?

– Были такие, которые каялись, соглашались, что заслуживают расстрела.

Помню жуткий случай, который произошел в Харькове в начале 1990-х. Мужчина, которому уже за 60, зашел на территорию детского садика и туристическим топориком (с одной стороны – молоток, а с другой – лезвие) покалечил больше десятка детей и ударил по руке воспитательницу. Он был признан вменяемым. Возможно, какие-то отклонения у него были, но на момент совершения преступления он отдавал отчет своим действиям. За полгода нахождения в заключении он наизусть выучил Библию...

«Главный вопрос, который они задавали, был – «когда?»

– Как вели себя смертники, находясь в «подвешенном» состоянии до окончательного принятия решения об отмене «вышки»?

– Ждали. Телевидения у них тогда, конечно, не было, но прессу они читали. Так что они были в курсе, что должен быть мораторий. Ждали его – это вселяло в них надежду. Самый главный вопрос, который они задавали, был –  «когда?».

– А что  чувствовали  приговоренные к смертной казни,  которым высшая мера наказания была заменена на пожизненное заключение?

– Они раскрепощались на глазах. У них появлялась искра надежды на то, что когда-нибудь удастся выйти на свободу. Один сказал мне: «Главное – я остался жить. Я еще молодой, глядишь – еще какие-то изменения будут, и я выйду на свободу». Я ему тогда ответил: «Видишь, как ты ценишь и цепляешься за собственную жизнь, а думал ли ты об этом, когда лишал жизни другого человека?».  

Но были и такие, которые говорили: мне не нужна такая жизнь, которую я проведу здесь, неся свое бремя, лучше бы меня расстреляли. Изо дня в день – одно и то же и никакого просвета...

«Помилование должно обсуждаться обществом»

– Иван Алексеевич, спустя 16 лет, как вы считаете: стоило ли отменять в Украине смертную казнь?

– В самой демократичной стране мира – США – в отдельных штатах смертный приговор до сих пор приводится в исполнение. По-разному – и через электрический стул, и повешение, и расстрел. В самой демократичной стране!

Скажу так: не мне судить, правильно или нет было принято такое решение в Украине. Но неприятный осадок остался. Почему не посоветовались с моими коллегами? Почему не спросили мнения общества, народа? Ведь страдали от этих преступлений не власть имущие и не депутаты, которые принимали это решение, а люди. Поэтому не у меня нужно спрашивать об этом – а у родственников той жертвы, которой уже нет на свете.

Мое мнение: смертная казнь должна быть отменена избирательно. Лица, которые совершили преступление с особой жестокостью, с особой дерзостью, с применением огнестрельного оружия, бандитской группой, с прямым умыслом – безоговорочно заслуживают только смертной казни. Из тех 27 человек, приговоренных к высшей мере наказания, которые содержались в СИЗО, когда я там был начальником, наверное, лишь пяти я бы заменил высшую меру на пожизненное заключение.

Эксклюзив «Вечернего Харькова»: исповедь приговоренного к пожизненному (видео)

– Кто-то из них сидит уже 20 лет, а значит, имеет право подавать прошение президенту о помиловании...

– Я считаю, что никакого помилования им не должно быть. Это должно обсуждаться обществом – не общественными организациями, не активистами-правозащитниками, а общественностью: учеными, судебными врачами, педагогами, психологами, сотрудниками пенитенциарной системы, оперативными работниками, следователями, а также судьями и прокурорами. А потом выносить на суд общественности в формате референдума. 

Сегодня общество растлилось до конца. Посмотрите, сколько оружия в ходу, и не пистолет Макарова, не револьвер, не наган, даже не автомат – а гранотометы, взрывные устройства, гранаты. Этот арсенал исчисляется сотнями тысяч. Когда говорят, что преступность выросла на 20% – лукавят, на самом деле она выросла намного больше. Поэтому вопрос: нужна ли смертная казнь – поднимать необходимо.


P.S. Интервью со смертниками, которым высшую меру заменили на пожизненное заключение – читайте в следующей публикации скоро на сайте.