История изобилует парадоксами. Газета «Безвластие» выпускалась в Харькове на рубеже 1917-1918 годов. Как раз тогда, когда властей в городе было предостаточно — целых три. И все, как на подбор, советские. Но название печатного органа «Ассоциации анархистов» вполне соответствовало реальному положению дел…

Мучить уважаемого читателя подробными характеристиками каждой из властей представляется форменным садизмом. Куда занятнее рассказать о наиболее колоритных деятелях, взглянуть на власти с точки зрения тогдашнего обывателя. Хотя бы потому, что одной из «руководящих и направляющих» сил харьковчане посвятили весьма эмоциональный лозунг:
«ЦИКУке — циКУКИШ!»
ЦИКУка — Центральный Исполнительный Комитет Украины — была, пожалуй, самой безобидной организацией. Потому что не имела реальных полномочий. Она обогатила городской фольклор потрясающим глаголом «цикукать» — нести ахинею. У ЦИКУки был свой председатель — трамвайщик Ефим Медведев и свое правительство — Народный Секретариат. Первой резиденцией этого «кабмина» едва не стали… тюремные камеры.
Ничего другого своим киевским соратникам, благоразумно сбежавшим от Центральной Рады, харьковский большевик Артем предоставлять не соглашался. Украинское советское правительство он именовал самозванным, несмотря на то, что и сам числился в его составе. Квартирный вопрос киевляне решили просто: выбросили на улицу редакцию газеты «Южный край». Колыбель украинской государственности (в ее советском варианте) расположилась по адресу Сумская, 13. «Называли себя правительством и сами к этому относились юмористически, — вспоминал народный секретарь образования В. Затонский. — Да и какое из нас было правительство: без армии, фактически без территории, даже Харьковский Совет нас не признавал».
ПРЕЗИДЕНТ ФИМА
Но еще забавнее выглядел председатель ЦИКУки Ефим Медведев. Его неожиданный взлет объяснялся исключительно требованиями «текущего момента». Президент Фима был одновременно стопроцентным украинцем и пролетарием до мозга костей. На этом список его достоинств благополучно заканчивался. Доклад о своем участии в Брестских переговорах, прочитанный Медведевым на заседании Харьковского Совдепа, ходил по городу в качестве анекдота. Ничтоже сумняшеся Фима назвал себя «влиятельным и видным вождем украинского народа». 

Присутствие такого деятеля в составе дипломатической делегации исчерпывающе объяснил все тот же Затонский. Правда, много лет спустя после переговоров. «Было решено послать в Брест Медведева, потому что его тяжко было переносить в Харькове. Грубый, нетактичный человек, целиком не понимая обстановки, он делал кучу глупостей и ставил нас в неловкое положение. К тому же в Бресте как украинский эсдек он мог нам быть полезен (вместо мебели)». 

Высшей точкой политической карьеры бывшего слесаря Харьковского трамвайного депо стала новогодняя встреча с Лениным. 1 января 1918 года своими рассказами о событиях на Украине Медведев развеселил Ильича похлеще любого Деда Мороза. Проницательный вождь безжалостно резюмировал: «Он интересно врет!» 

ВЛАСТЬ МЕСТНАЯ, РОДНАЯ
Харьковский Совет Рабочих и Солдатских депутатов сильно раздражал как посланцев революционного Петрограда, так и киевских «изгнанников». Чем? «Лица не общим выраженьем». В Совете вместе с «верными ленинцами» заседали эсеры, меньшевики и даже — о, ужас! — представители украинских мелкобуржуазных партий. Радикалам из Народного Секретариата товарищ Артем казался неисправимым либералом. Они никак не могли втолковать ему прописную истину: дави буржуев, невзирая не приличия! Переубедить лидера харьковских большевиков удалось только Ленину. После того как товарищ Артем совершил поступок, не совместимый с нормами новой морали. Твердокаменный коммунист заступился за харьковских буржуев, взятых в заложники заезжими питерскими «братишками». Пятнадцать «капиталистических» жизней революционные рэкетиры оценили в миллион рублей. Попробуйте догадаться, чью сторону принял мудрый вождь. Подсказываю: зато харьковчане могли утешиться высоким гуманизмом и непоколебимой принципиальностью своего Совдепа. 

А они, неблагодарные, смеялись над ним. Благо поводов находилось предостаточно. Стоит только вспомнить пресловутый «Декрет о семи пятницах на неделе». Такое название получил у городских остряков указ исполкома Харьковского Совета, объяснявший местные особенности перехода на григорианский календарь. Цитируем: «Изменение календаря выражается не только в числах месяца, но и в днях, а именно: после среды 31 января по календарю следует среда 14 февраля». В соседней, не столь продвинутой Полтаве среда почему-то упорно сменялась четвергом… 

ПРЕДТЕЧА ГОРБАЧЕВА
Одной из ярчайших звезд на небосклоне местной власти был комендант города Павел Кин. Его, как и Артема, трудно изобразить в привычной нам черно-белой гамме. Немногих харьковских большевиков буржуазия не только боялась, но и уважала. Товарищ Кин серьезно приструнил уличную преступность. Методами, далекими от правовых. Самым эффективным оказался почему-то расстрел на месте преступления. С таким же революционным задором комендант замахнулся на пьянство. Полюбуйтесь: «Приказ по городу Харькову № 4. 

На основании военного положения штрафую содержателя ресторана «Румыния» за допущение распивки крепких напитков на 2000 руб. 

Официанта № 25 за подачу штопора для откупорки бутылки коньяку гостю Долгому — арестовываю на 1 месяц. 

Гостя Долгого за пьянство — арестовываю на 2 месяца.
Подлинный подписал: комендант города Кин.
Дежурный адъютант: Площанский». 

Увы, эффективность столь самоотверженной борьбы за всеобщую трезвость была не выше горбачевской. Приказ № 14, посвященный той же проблеме, начинался весьма симп-
томатично: «В последний раз приказываю…» Незабвенного Михал Сергеича товарищ Кин перещеголял разве что в методах. Он объявил самогоноварение «контрреволюционным актом» и пообещал карать за него «по всей строгости военного времени, вплоть до конфискации имущества и расстрела». Жестоко? Возможно. Если не сравнивать с действиями еще одной, самой страшной власти. Рассказ о ней придется озаглавить известной комбинацией из «Пиковой дамы». 

ТРОЙКА, СЕМЕРКА, ТУЗ
«Тройка» — это третья ступенька в нашем весьма субъективном рейтинге. Такая позиция обусловлена единственным фактором: упомянутую власть должно было связывать с Харьковом лишь место временной дислокации. Теоретически. Ибо занималась она борьбой против донского атамана Каледина. «Семерка» — номер запасного пути Южного вокзала, где находился штабной вагон товарища Антонова. А «туз» — это он сам, специальный эмиссар Ленина с полномочиями, ограниченными разве что количеством матросов, находившихся под его командой. «Попасть на седьмой путь» на тогдашнем харьковском сленге означало получить путевку в ад. 

Уточним: сам Антонов в городские дела вмешивался не слишком часто. Хотя история с выдавленным миллионом лежит исключительно на его революционной совести. Для дел более мелких имелась под рукой верная «шестерка» — матрос Войцеховский. Трудно представить, чтобы нарком РСФСР поставил свой автограф под такой, к примеру, бумагой: «Приказываю домовладельцам произвести очистку выгребных ям в трехдневный срок». А Войцеховский ставил, ибо щедрый шеф одним росчерком пера сделал его «военным комиссаром г. Харькова и уезда». Мнение Харьковского Совета и лично товарища Артема «по кадровому вопросу» всесильного Антонова не интересовало. 

МАТРОСИК РАСПОЯСАЛСЯ
Должность военного комиссара не просуществовала и месяца. Однако Войцеховского в городе запомнили надолго: буйства, кутежи, издевательства над женщинами. И если бы только это. Вот как описывала «трудовые будни» комиссара журналистка «Раннего утра» Зинаида Рихтер:
— Товарищ Войцеховский! — входит матрос, опоясанный пулеметными лен-
тами. — Я привел шесть человек арестованных. Двое
грабителей, четверо контр-
революционеров-укрывателей. При обыске найдены кадетские погоны.
— Что же вы с ними думаете делать?
— Расстрелять, конечно!
— А у вас есть для этого люди? Нет? Кто там, товарищи, свободен?
— Я свободен, — отзывается, пережевывая пищу, из угла солдат. — Вот только пообедаю. — Вчера мне собственноручно пришлось пристрелить троих, — поворачивается ко мне Войцеховский, — людей не хватает! 

Но 25 января 1918 года людей наконец-то хватило. Чтобы поставить на место зарвавшегося хама. К сожалению, сделали это не харьковчане, а кронштадтские матросы, производившие обыск в гостинице «Версаль» на Павловской площади (ныне — Розы Люксембург). Войцеховский, уже не комиссар, там «предавался излишествам» вместе с товарищем Пенхальским, исполнявшим обязанности коменданта города. Пьяный скандал вылился в ночное сражение. С одной стороны были вызваны драгуны и красногвардейцы, с другой — семьдесят матросов. И одолела флотская братва супостатов! Несмотря на то, что у красногвардейцев хватило ума поставить на Конторском мосту пулемет и полоснуть из него по «Версалю». Нет уже ни моста, ни гостиницы. А жаль. Какие экскурсии можно было бы проводить! 

После общения с кронштадтскими «коллегами» Войцеховский два дня не показывался в городе. Пенхальского посчитали пропавшим без вести. Но святое дело революции от этого не пострадало. В Харькове имелись не менее достойные кадры. Например некий Васильев. Увы, тоже матрос. Правда, липовый. 

ШЕСТЕРКА ШЕСТЕРКИ
В роли разудалого «братишки» подвизался бывший милиционер и неисправимый взяточник. Последнее обстоятельство сильно облегчало жизнь харьковской «контре». И той, которая в кавычках, и даже той, которая без оных. Несколько купюр, вовремя сунутые «матросу», мгновенно превращались в свидетельство политической благонадежности. Свою дежурную угрозу «привезу броневик и расстреляю!» Васильев не осуществил ни разу. Непроходимым заслоном на пути бронетехники становились всесильные рубли. А требовалось их ой, как немало! Ведь липовый матрос еще и с пьянством боролся! Но, в отличие от товарища Кина, не заставлял переводить деньги на счет Совдепа. Предпочитал наличку. Васильевский рекорд был известен всему городу: «Мы с товарищем комиссаром в два дня сто тысяч пьяной контрибуции с контрреволюционеров собрали». И попробовал бы кто-нибудь не дать! 

Какую должность занимал Васильев? Да, собственно… никакой. В Харькове он был известен как правая рука Войцеховского. Чьим «органом» был не к ночи помянутый комиссар, тоже ни для кого не составляло секрета — товарища Антонова. Того самого рыцаря революции, который чуть позже прицепил себе украинский хвостик «Овсеенко». А заодно и отменил все собственные приказы, подписанные «девичьей» фамилией. О том, кто послал на Украину Антонова-Овсеенко, и говорить страшно. Ибо тогда пресловутая вертикаль власти приобретет свой законченный и, придется признать, весьма неприглядный вид. Вверху — великий и непогрешимый вождь, внизу — хамовитый взяточник. Харьковский Совдеп вкупе с кочевавшей ЦИКУкой в столь совершенной конструкции выглядели чужеродным элементом. А город терпел. Местную харьковскую, беглую киевскую, заезжую петроградскую власть. Покорно проглотил даже явно авантюрную Донецко-Криворожскую советскую республику. Видно, судьба такая. 

…Зачем было вытаскивать на свет Божий дела давно минувших дней? Так ведь юбилей на носу! Девяносто лет явления, породившего упомянутую вертикаль. Одни и по сей день называют его Великим Октябрем, другие — октябрьским переворотом. Достичь общественного примирения, на наш взгляд, до смешного просто: нужно лишь взять по одному слову из каждого выражения — Великий Переворот! Здорово, не правда ли?