Минуло два года с тех пор как в небе над поселком Грабово Донецкой области был сбит пассажирский лайнер — «Боинг-777», летевший из Амстердама (Нидерланды) в Куала-Лумпур (Малайзия).

Останки тел погибших и обломки самолета тогда свозили в Харьков, где группа международных специалистов исследовала страшный груз и готовила для отправки на родину. Как это было — в интервью «Вечернему Харькову» рассказал Игорь Балута, возглавлявший в то время Харьковскую облгосадминистрацию.

Выбор стоял между Харьковом и Днепропетровском

— Игорь Миронович, почему именно Харьков был выбран для работы над останками погибших людей и обломков «Боинга»?

— Выбор тогда стоял между Харьковской и Днепропетровской областями. Мне позвонил Владимир Гройсман (на тот момент вице-премьер-министр Украины) как раз тогда, когда я ехал в зону АТО, и сообщил, что наш регион с точки зрения логистики более удобен, и спросил: справимся ли мы. Я сказал, что однозначно справимся. И мы действительно выполнили свою работу достойно. Я имею в виду не только облгосадминистрацию, но и все структуры: МЧС, полицию, прокуратуру, медиков...

Особенно хотелось отметить таможню. Только представьте: каждая посылка с фрагментом тела, которая отправлялась из Харькова в Нидерланды, должна быть правильно оформлена в соответствии с международным соглашением. Огромное количество документации необходимо было перевести: на каждую посылочку, ящичек, фрагмент — составить описание. На оформление одной посылки каждому специалисту требовалось не меньше часа, особенно на начальном этапе. Это титаническая работа, да еще с учетом того, что проводилась она впервые. Но они оперативно с ней справились.

— Как доставлялся груз в Харьков?

— Останки погибших прибывали по железной дороге в специальных вагонах-рефрижераторах. И тут нужно отдать должное Южной железной дороге и лично господину Уманцу: сработали они идеально. На каждой станции по всему пути следования этих вагонов дежурили специалисты, чтобы в случае, не дай бог, если какой-то рефрижератор выйдет из строя, сразу принять меры. А поскольку изначально погрузка производилась на территории, которую контролировали боевики, то специалисты находились и с той стороны разграничения, и с нашей.

— Почему площадкой для работы экспертов, которые расследовали обстоятельства катастрофы, была выбрана территория завода им. Малышева?

— Прежде всего из соображений логистики — завод имени Малышева расположен вблизи железнодорожной станции «Балашовка» и имеет в своем распоряжении отдельную железнодорожную ветвь. Кстати, тут тоже хочу отметить огромную помощь Южной железной дороги, специалисты которой всего за два дня привели не востребованную в последнее время ветку протяженностью в два километра в надлежащее состояние.

Кроме того, завод выбрали и с точки зрения безопасности, и с точки зрения возможности быстрой подготовки цеха большой площади. Ведь предстояло не только исследовать фрагменты тел погибших, но и структурировать обломки сбитого «Боинга».

«Я до сих пор помню этот страшный стук»

— Помните день, когда первая партия страшного груза прибыла на Харьковщину?

— Конечно. Для меня это был самый сложный день. Тогда пришли рефрижераторы с телами жертв. Мы следили за их передвижением на протяжении всего пути следования — и по территории, контролируемой боевиками, и по нашей территории.

— Что произвело на вас самое сильное впечатление?

— Вы знаете, когда занимаешься какими-то техническими, организационными моментами, как-то отвлекаешься непосредственно от самой трагедии. Осознание того, какая страшная беда произошла, пришло в тот момент, когда тела погибших начали выгружать из рефрижератора — они были в темных кульках или в плотном полиэтилене. Затем их на медицинских каталках переправляли в цех. И когда везли третью каталку, та стала подпрыгивать на кочках и камешках, а на ней — что-то кататься и биться о металлический лежак. И тут я понял, что это голова погибшего ребенка. Тогда буквально пронзило — какое чудовищное горе пришло в семьи людей. Я до сих пор помню этот страшный стук. Тишина, звук камеры, фиксирующей каждое движение, и звук бьющейся о металлическую каталку детской головки...

Сразу после этого я позвонил Игорю Райнину, который тогда был моим заместителем, чтобы организовали нормальную транспортировку тел от рефрижератора — срочно отремонтировали те 150 метров дороги, ведущей от железнодорожной ветки до ангара.

— Сколько дней поступали останки?

— Основная часть поступала в июле-августе 2014 года. Как раз в этот период в Харькове работала самая многочисленная группа международных следователей — 564 человека.

Почти все снаряжение эксперты привезли с собой, а транспорт: автомобили, грузовые машины, подъемную технику и медицинские каталки для перевозки погибших — предоставила украинская сторона.

— Как проводилось обследование останков?

— Рефрижератор поступал на территорию завода, после чего проводилась его распломбировка — эта функция была возложена на меня как руководителя облгосадминистрации и на представителя голландской стороны. Причем груз мог поступить в любое время суток — не раз приходилось приезжать на объект глубокой ночью.

После распломбировки пакеты с останками отправлялись на обследование. Эта работа проводилась в нескольких секторах. В первом работали рентгенологи и саперная группа, состоящая из иностранных и украинских военных специалистов. С помощью рентгеновского аппарата (его голландские специалисты привезли с собой, хотя подобный есть в Киеве) искали в останках поражающие элементы ракеты, чтобы определить ее модель и год выпуска, а также взрывоопасные предметы. Помню, как в одном из пакетов в останках тела обнаружилось что-то похожее по форме на гранату. Но потом выяснилось, что это часть бутылки, которая в момент катастрофы вошла в тело человека.

После того как определили, что фрагмент безопасен, он поступал в другой сектор — на токсикологическое обследование. Затем — в следующий, где делалось его подробное описание, и, наконец, в последнем секторе тело или фрагмент упаковывался для отправки на экспертизу в Голландию. После окончания смены мы с голландским представителем снова проводили опломбировку. Если в останках тел обнаружились куски металла или какие-то детали самолета, эти пакеты отправлялись в цех, где проводилось исследование частей «Боинга». Весь этот процесс непрерывно писался на камеру.

В секторах, где проводились исследования, люди работали посменно по 5–6 часов. Перед входом в ангар и после завершения работы они проходили тщательную дезинфекцию. Работали в специальных комбинезонах. По окончании смены специальными реактивами обрабатывались и помещения.

Как делили «черный ящик»

— А что делали с останками самолета? Насколько я помню, изначально планировалось, что в Харькове будет сделана реконструкция «Боинга».

— Работу с обломками лайнера доверили украинским специалистам, которые осуществляли их сортировку — крыло, хвост, фюзеляж, кабина... В итоге на харьковских складах удалось собрать 72% самолета. Из этих фрагментов его потом восстановили, но не в Харькове, а в ангаре голландской авиабазы Хизе-Райен.

Изначально действительно была идея осуществить реконструкцию «Боинга» в нашем городе, и технически мы были к этому готовы: делается легкая каркасная часть, на которую крепятся найденные элементы самолета. Это было необходимо для проведения расследования — чтобы определить, какие повреждения нанесены, каким видом оружия, с какой стороны, какова траектория осколков и т. д. Но потом все же решили, что эта работа будет проходить в Голландии.

Мы отправляли туда колонны по четыре автомобиля с отсортированными частями «Боинга». Сначала думали транспортировать железнодорожным транспортом, но отказались от этой идеи из-за несоответствия размеров европейской и украинской железнодорожной колеи. Было принято решение осуществлять отправку автотранспортом. Это, конечно, более хлопотно — требовались не один-два конвоя, как ж/д транспортом, а порядка пяти, которые нужно было охранять.

— Эксперты озвучивали результаты исследований?

— Нет. Международные эксперты категорически уходили от разговоров о причинах трагедии.

— А как разрешилась спорная ситуация с «черным ящиком», который не могли поделить между собой голландские и малайзийские эксперты?

— Действительно, такая дискуссия между малайзийской и голландской сторонами была. Первые настаивали на том, что это их самолет, поэтому они должны расшифровывать данные «черные ящика», вторые утверждали, что расследование должны провести они. Мы в этом споре не участвовали. Представители обеих сторон сели в автомобиль и после беседы и длительных переговоров по спутнику решили, что ящик все же будет передан голландской стороне. Изначально рюкзак с «самописцем» я видел у малайзийского офицера, а после проведенных переговоров с ним вышел уже голландский офицер.

На заводской проходной нашли взрывчатку

— Как охранялась территория завода им. Малышева в это время?

— У голландцев были свои бронированные автомобили для охраны конвоя. А после того как останки тел стали поступать единицами, их доставляли уже не в вагонах-рефрижераторах, а в голландских автохолодильниках.

— Сепаратисты не пытались препятствовать работе международных исследователей в Харькове?

— Лишь однажды возле второй проходной завода им. Малышева, через которую как раз и осуществлялась транспортировка, было обнаружено взрывное устройство. Его подложили в канализационную шахту, но спецслужбы оперативно выявили и обезвредили его. А вскоре отыскали и женщину, которая подложила взрывчатку.

А вот проблемы с организацией работ на территории, подконтрольной ДНР, в месте падения «Боинга» — были. Голландские специалисты долго не могли попасть на место трагедии (приблизительно 20% территории, которую необходимо было обследовать). На северо-востоке от эпицентра падения самолета сепаратисты выстроили оборонный пункт из железобетонных блоков, вырыли траншеи и не пускали голландских специалистов. Впервые они разрешили обследовать место катастрофы только спустя два месяца после трагедии. И всплеск нашей работы в ноябре 2014-го был как раз связан с тем, что был разрешен доступ. 2 мая 2015 года на летном поле международного аэропорта «Харьков» состоялась последняя церемония прощания с жертвами катастрофы малайзийского авиалайнера «Боинг-777» рейса МН17, и последние восемь гробов, которые мы отправляли в Нидерланды, как раз были с останками погибших, найденными именно в той стороне.

— Изначально предполагалось, что Харьков должен разместить родственников погибших, которые приедут на опознание. От этих планов отказались?

— Действительно, такая задача была поставлена вечером 18 июля 2014 года. Мы готовились принять порядка 500 родственников погибших и планировали задействовать для их размещения сначала восемь, а потом десять отелей. Причем все до единого владельцы гостиниц заявили, что предоставят места для проживания бесплатно. Более того, порядка сотни волонтеров согласились работать с семьями погибших, а в гостиницах, где их хотели разместить, планировалось оборудовать посты с психологами и медработниками. Но потом решили, что идентификацию тел все же лучше провести на родине погибших.

Голландцы попросили сникерсы и колу

— Гробы тоже предоставляла наша сторона?

— Мы готовились предоставить гробы, но голландцы привезли свои. Нам они казались простоватыми, но они полностью соответствовали их санитарным нормам — в них была соответствующая фиксация, крышка закручивалась на специальных болтах. 25 июля в Нидерланды было отправлено 189 гробов. А всего в период с 22 по 25 июля 2014 года в Королевство Нидерланды при непосредственном участии международной экспертной миссии украинской стороной было передано 378 пакетов с телами погибших и отдельными фрагментами тел, которые были размещены в 227 контейнерах.

У нас была разработана своя программа проводов останков погибших на родину. Но голландская сторона с ней не согласилась, например с тем, чтобы в аэропорту играл духовой оркестр — с музыкой погибших должны были встречать на родной земле. Кроме того, они не хотели, чтобы в карауле стояли военные. Но потом все же согласились, когда мы объяснили, что это не просто военные, а части, которые принимают участие в охране объектов, где работают международные эксперты, а также представители охраны аэропорта, МЧС, МВД.

— Какие еще возникали спорные моменты?

— Порой проблемы возникали там, где, казалось бы, их быть не должно. Со временем мы стали больше понимать друг друга — как с голландской, так и с малайзийской стороной, а поначалу отношения были чисто протокольные — каждый шаг скрупулезно выверялся. И не только потому, что этого требовала работа международной комиссии. Скорее, это бы связано с тем, что на первых порах голландская и малайзийская стороны не могли между собой договориться, кто будет главным в расследовании.

Были и курьезные моменты, например — в отношении питания. Мы не учли, что малайзийцы — мусульмане, они забраковали нашу пищу и попросили готовить продукты исключительно по предоставленному списку. У голландской стороны обнаружились свои предпочтения — они настоятельно просили включить в их рацион... сникерс, марс и кока-колу. Хотя и сладкое, и натуральные соки в меню входили.

«Они испытывали боль, но обиды на Украину не было»

— Игорь Миронович, вы общались с голландцами довольно продолжительное время. Как они были настроены по отношению к Украине, не обижались ли на то, что именно в нашем небе произошла эта трагедия?

— Они испытывали боль, но ни капли не были обижены на Украину. Окончательный перелом в отношении к нам произошел 24 июля. Это был День траура по погибшим пассажирам сбитого «Боинга». Они увидели, что украинцы искренне скорбят вместе с ними. Вечером филармония на ступеньках «Харьков-Паласа», где размещались иностранные специалисты, проводившие исследования, организовала концерт-реквием. Тогда собралось много народа — люди плакали, несли цветы, детские игрушки. Они видели, что мы действительно сопереживаем. Хотя, подчеркиваю, и до этого момента я не ощущал с их стороны какого-то прохладного отношения.

— А как харьковчане отреагировали тогда на то, что останки крушения свозятся в Харьков? Не высказывалось ли недовольство?

— Нет, наоборот, харьковчане тогда сплотились вокруг этой беды. Особенно я благодарен молодежи. Для работы с иностранными экспертами нам нужно было много людей, знающих английский и французский языки. Причем не просто разговорные, а со знанием медицинской, технической терминологии. И в первый же день откликнулись 100 человек, 25 из которых были подготовлены на медицинскую тему, 60 — как психологи. А через два дня у нас уже был список из 620 человек!

— Как голландцы оценили организацию всего этого процесса?

— Позитивно. В сентябре 2014-го даже вручили мне памятный знак Министерства внутренних дел Нидерландов. Хорошо организованную работу в своей речи отметили и премьер-министры Австралии и Голландии.

«Мемуары буду писать в глубокой старости»

— Игорь Миронович, вы занимали пост губернатора, наверное, в самые сложные и решающие и для страны, и для Харьковщины моменты, которые вошли в историю Украины. И всегда были в гуще событий. Не планируете написать об этом книгу?

— Думал об этом. Но поймал себя на мысли, что по прошествии какого-то промежутка времени я уже по-другому оцениваю эти события и людей, которые в них участвовали. Проходит еще время — снова приходит переосмысление. Так что если и буду писать мемуары, то в глубокой старости, когда на переоценку ценностей уже времени не останется.

— А как вы прокомментируете отставку руководителя Службы безопасности в Харьковской области Александра Пивовара? Он ведь был назначен на этот пост как раз во время вашего губернаторства — в апреле 2014 года.

— Считаю Александра Пивовара патриотом Украины, который приложил много усилий для организации правильной работы Службы безопасности, а также правильной кадровой селекции работников СБУ в нашем регионе. А лучшей оценкой ему считаю то, что в 2014-м главари террористических организаций во всех интервью весьма негативно отзывались и о нем, и о СБУ в Харьковской области. Значит, его работа была однозначно эффективной и надежной как по защите безопасности региона, так и по защите украинской государственности.

Кстати, и Пивовар, и вся его команда — Скакун, Саленков, а также прокурор Харьковской области в то время Василий Синчук и экс-директор облздрава Александр Галацан — это люди, которые поставили четкий барьер сепаратизму в регионе. Тогда было не так уж много активных, думающих офицеров, чиновников, которые бы пришли и сказали, что нужно делать, чтобы не допустить пророссийских боевиков на Харьковщину.