Похоже, одной из столь немногих хороших примет нашего времени стала приобретшая небывалую популярность традиция установки мемориальных досок выдающимся землякам. Пройдешь по центральным улицам — глаза разбегаются! Кому только не воздают дань заслуженной памяти харьковчане — ученым и артистам, художникам и архитекторам, врачам и педагогам... Военачальников сравнительно мало и все они советские. Имена же дореволюционных героев и полководцев харьковчанам неизвестны...

Примерно с такими мыслями шел я на поиски дома на углу Пушкинской и бывшей Юмовской (ныне — Гуданова) улиц, в котором до революции жил граф Федор Артурович Келлер. Совсем недавно исполнилось 87 лет со дня его гибели — разве не повод скорое 90-летие для пополнения харьковской коллекции мемориальных досок? Но, увы, прогулка не принесла результата: дом графа не сохранился…
Читатель, наверное, уже начинает испытывать нетерпение: кто же такой этот граф и чем он интересен? Вопрос этот, вполне закономерно возникающий у сегодняшнего харьковчанина, лет сто назад задавать не было нужды. Ибо кто в тогдашнем Харькове, да что в Харькове — во всей Российской Империи — не знал графа Келлера! Рыцарь по крови и по духу, потомок фельдмаршалов Миниха и Витгенштейна по отцовской линии и героя войны 1812 года храброго гусарского генерала Кульнева — по материнской, воин с головы до пят, этот богатырь двухметрового роста считался лучшим кавалерийским начальником Российской армии и недаром получил прозвище «первой шашки» России. Едва ли можно было найти в армии и в ее элите — кавалерии — личность более популярную. Рассказы о судьбе графа, его подвигах и крутом нраве ходили повсюду — от солдатских казарм до светских салонов. А рассказывать было о чем…
Например — о том, как двадцатилетний граф оставил элитное кавалерийское училище, чтобы рядовым драгуном попасть на фронт начавшейся русско-турецкой войны, где за выдающуюся храбрость он был награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами и произведен в офицеры. Или о том, как во время смуты 1905 года, исполняя в одной из польских губерний обязанности временного генерал-губернатора, Келлер перепорол всех тамошних революционеров, за что те поклялись убить его любой ценой, неоднократно покушались и чуть таки не убили. Во время первого покушения Федор Артурович избежал гибели лишь благодаря собственной ловкости, позволившей ему поймать на лету брошенную в его коляску бомбу. Второй раз террористам повезло больше — бомба взорвалась под ногами коня, а граф был ранен и контужен…
За несколько лет до первой мировой войны Келлер был назначен начальником 10-й кавалерийской дивизии и переехал в Харьков, где располагался ее штаб и был расквартирован входивший в дивизию 1-й Оренбургский казачий полк. Форму этого полюбившегося генералу полка он не снимал до последних дней жизни. А дивизия, куда, кроме казаков, входили Ингерманландские гусары, Одесские уланы и Новгородские драгуны, под началом Келлера стала самой лучшей и боеспособной во всей русской кавалерии, что наглядно доказала на фронте, добыв первую победу русского оружия в первой мировой войне. Знаменитое сражение у деревни Ярославице, где в августе 1914 года дивизия Келлера наголову разбила австрийскую кавалерийскую дивизию, стало самым масштабным конным боем за всю войну и, пожалуй, последним крупным кавалерийским сражением в истории военного искусства. За этот бой Федор Артурович был награжден орденом Св. Георгия четвертой степени. А вскоре, уже командуя конным корпусом, непрерывными победами Келлер заслужил и третью степень самой почетной воинской награды…
К 1917 году шестидесятилетний генерал Келлер пользовался огромной популярностью в армии и в народе. Вот как описывал его атаман Андрей Шкуро, служивший под началом Келлера в первую мировую: «Высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проникающими в самую душу глазами. За время нашей службы при 3-м конном корпусе я хорошо изучил графа и полюбил его всей душой, равно как и мои подчиненные, положительно не чаявшие в нем души… Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования». Но время таких чудес подходило к концу. Последним из них чуть было не стало спасение Келлером России от революции.
«Кругом измена, и трусость, и обман», — написал в своем дневнике император Николай II в день отречения от престола. Скорее всего, государь, изолированный генералами-предателями от внешнего мира, просто не знал о том, что не все военачальники изменили ему, долгу и присяге. Получив известие о революции и отречении, а также текст новой присяги, Келлер заявил, что не станет приводить к ней вверенные ему войска, так как «не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства». Барон Маннергейм — тот самый, что в будущем сделался правителем независимой Финляндии, уговаривал его «пожертвовать личными политическими убеждениями для блага армии», но встретил твердый отказ: «Я христианин. И, думаю, грешно менять присягу».
То, что царя принудили к отречению, подозревали многие. Некоторые даже шептались. Федор Артурович заявил об этом во всеуслышанье и вызвался подавить бунт, как когда-то подавил его в польской губернии. По воспоминаниям очевидца, Келлер собрал представителей от каждой сотни и эскадрона своего корпуса и сказал:
— Я получил депешу об отречении Государя и о каком-то Временном правительстве. Я, ваш старый командир, деливший с вами и лишения, и горести, и радости, не верю, чтобы Государь Император в такой момент мог добровольно бросить на гибель армию и Россию. Вот телеграмма, которую я послал Царю: «Третий конный корпус не верит, что Ты, Государь, добровольно отрекся от престола. Прикажи, Царь, придем и защитим Тебя».
— Ура, ура! — закричали драгуны, казаки, гусары. — Поддержим все, не дадим в обиду Императора!
Кто знает, если бы телеграмма попала к Николаю и Келлер двинул свой корпус на Петроград, может быть, наша история сложилась бы совсем по-другому.… Но телеграмма к царю не попала. Ответ пришел от командующего фронтом: под угрозой объявления бунтовщиком Келлеру предписывалось сдать корпус. Не дождавшись распоряжений от Государя, он был вынужден подчиниться полученному приказу. Под звуки национального гимна «Боже, Царя храни!» старый генерал прощался со своими полками, принимая их последний парад. Бойцы провожали его слезами…
Сдав командование корпусом, уволенный от службы генерал уехал домой — в Харьков. Здесь он безвыездно прожил около двух лет. О себе особо не напоминал и его никто не беспокоил. Правда, один раз о графе — монархисте и «матером контрреволюционере» — вспомнили пришедшие к власти в городе большевики. Но арестовать не посмели. Вот как вспоминал об этом случае сам Келлер:
«...На первый день Пасхи меня предупредил мой денщик, что ко мне во двор пришел большевистский эскадрон, чтобы арестовать меня. Я надел полушубок, папаху и вышел. Вахмистр эскадрона скомандовал «смирно», и я, видя такой поворот дела, спросил, что им нужно?
— Ваше сиятельство, — отвечал вахмистр, — Вы наш корпусный командир, разрешите поздравить вас с праздником.
— Спасибо, товарищи, — ответил я. — Жаль, что не имею вина вас угостить, другой раз приезжайте.
Эскадрон ушел, и меня долгое время не тревожили».
В апреле 1918 г. при поддержке немцев была провозглашена Украинская держава во главе с гетманом Скоропадским, ставшая первым крепким островком среди моря всеобщей анархии. Немецкие штыки ограждали многочисленные гетманские штабы от посягательств большевиков.
С Дона же приходили вести, что генералы Алексеев и Деникин сражаются с красными во главе созданной ими Добровольческой армии. Келлер хотел принять участие в борьбе с большевизмом, но считал, что ее можно вести только «именем Самодержавного Царя всея Руси», следуя по пути всенародного раскаяния и воссоздания старой армии. Присоединиться к добровольцам он отказался. Бывший подчиненный Келлера — донской атаман Петр Николаевич Краснов — называл графа «рыцарем, оставшимся безупречно верным Государю и непоколебимо преданным идее монархии».
Осенью 1918 года по особому настоянию ряда русских военных и политических деятелей Келлера пригласили в Киев — возглавить новую, монархическую армию, создаваемую при помощи германцев. Но Федор Артурович снова отказался — боевому генералу претило сотрудничество с врагом, а надежда на возрождение монархии погибла вместе с царской семьей…
В Киеве Келлер попал в круговорот событий, связанных с антигетманским восстанием в Украине. Гетман Скоропадский, после германской революции не скрывавший русскую ориентацию, назначил Келлера главнокомандующим своей армией, противостоящей войскам Петлюры. Но уже на пятый день сместил графа с этой должности якобы за превышение власти.
Покинув пост главнокомандующего войсками гетмана, граф Келлер начал готовить средства и офицерские кадры для возникшей в Пскове монархической Северной армии, предназначавшейся для молниеносного захвата Петрограда. Но прежде, чем Келлер к ней выехал, армия была по частям разбита большевиками.
А на Киев наседали петлюровцы. Скоропадский бежал, а руководство обороной вновь взял на себя Келлер, не пожелавший покинуть город. Горстка добровольцев из русских дружин — та самая булгаковская «Белая Гвардия» — отбивалась до последнего. Но силы были неравны. В Киев ворвались петлюровцы. Пойманных на улицах офицеров они предавали мучительной смерти. Немцы, преклоняясь перед доблестью Келлера, предлагали вывезти его переодетого, но Келлер наотрез отказался расставаться с погонами и драгоценной шашкой — подарком Государя. Совершенно открыто он поселился в Михайловском монастыре, где его и арестовали сечевые стрельцы.
В ночь с 20 на 21 декабря Федора Артуровича убили — в спину, одиннадцатью пулями — бойцы войск Директории. Арестованного генерала и двух его адъютантов переводили из Михайловского монастыря в Лукьяновскую тюрьму. Конвоиры зачем-то сделали большой крюк и привели арестованных к памятнику Богдану Хмельцникому. У подножия памятника сечевики неожиданно остановились и открыли по ним огонь…
Из газет киевляне узнали об убийстве генерала графа Келлера «при попытке к бегству». Вообще-то, в УНР времен Директории смертная казнь официально считалась отмененной. Поэтому, если уж кого-то и расстреливали, то обязательно с примечанием «при попытке к бегству» — и в большинстве случаев почему-то именно под памятником Богдану Хмельницкому…
А въехавшему в Киев на белом коне Петлюре «благодарное население» поднесло усыпанную драгоценностями саблю убитого графа. Приняв подарок, Петлюра тем самым как бы принял на себя и ответственность за убийство Келлера. И это сразу почувствовали киевляне. Через несколько дней, во время оттепели, вмерзшая в лед кровь графа Келлера оттаяла и растеклась по камням мостовой. По свидетельству очевидцев, среди киевлян это породило легенду о том, что «кровь Келлера не высохнет и ляжет на голову Украины»…