За 36 лет служения театру известный харьковский актер Николай Мох сыграл немало ролей. Многие запомнились и полюбились зрителям.
Сейчас Николай Мох на заслуженном отдыхе, но полон сил и энергии – ездит с концертами на передовую, встречается с раненными бойцами в госпитале, организовывает культурные программы. В начале февраля любимцу публики Николаю Моху исполнилось 70 лет.— Что для вас означает круглая дата? Как встретили свое семидесятилетие?
— Вначале очень даже спокойно. Ну, семьдесят так семьдесят, какая разница? В прошлом году было шестьдесят девять, а в следующем будет семьдесят один. Мысли пришли позже. Я их записал и могу зачитать: «Семьдесят. Много это или мало? Вот проснулся сегодня в 5.30 и думаю. А по стеклу барабанит дождь. Боже, как я люблю дожди – теплые летние и холодные зимние — без разницы. Ведь они омывают душу от грязи и скверны, которыми я наследил немало в своей долгой жизни, и не по своей воле, а по слабости духа своего и глупости... Годы пролетели, как молния — стало старым тело, а дух в нем молодой. Берется за движение, работу, творчество. И так хочется всем помочь в добрых делах и никому не отказать»...
— Вы и не отказываете. Ведь неслучайно 5 декабря минувшего года, в Международный день волонтера, вам вручили орден «За розбудову України».
— Я не знал о награждении. Просто мы отмечали День волонтера в Доме культуры завода ФЭД. Состоялся большой праздник. Награждали многих бойцов, волонтеров, капелланов. На празднике я читал стихи семиклассника из Полтавы, посвященное военным событиям. Уже домой хотел идти, но задержался — ждал, пока одна женщина возвратит мне папку, которую она у меня попросила, чтобы выйти на сцену со своими стихами. И вдруг слышу свою фамилию в списке награжденных. Награждение проводилось Всеукраинским объединением участников боевых действий и волонтеров. Орден — на колодочке, очень красивый, из тяжелого металла, желтого цвета, в коробочке с номерным знаком, удостоверением, печатью и подписью.
— Как вы оцениваете волонтерскую деятельность в Украине?
— Думаю, она крайне необходима, ведь именно волонтеры практически с самого начала боевых действий начали одевать, обувать и вооружать армию, и лишь потом к ним подключилось государство. А первые солдаты шли — я это наблюдал, когда дежурил на Южном вокзале — полуодетые, полуобутые, в чем попало. Форма и шевроны появились позже. Если бы не волонтеры, русский агрессор был бы уже в районе Тернополя, а то и Львова. Огромный вклад в дело укрепления обороноспособности внесли, конечно, добровольцы. Они сразу же пошли защищать Украину. И им также оказывалась волонтерская помощь. Думаю, волонтерская деятельность будет нужна до конца боевых действий. Но теперь все более организованно, а поначалу все происходило хаотически. Никто не представлял, как и в каком направлении работать. Это позже образовались отдельные группы, которые работают по разным направлениям работы — одни помогают фронту, другие кормят, третьи обшивают, плетут маскировочные сетки и т.д. Идет огромная помощь армии. Волонтерские организацию напрямую взаимодействуют с фронтом, находят непосредственные контакты с подразделениями и, уже зная их нужды, собирают, готовят, упаковывают и везут прямо тем, кто им заказывал. Раньше везли необходимое абстрактно на фронт и раздавали по принципу, кому что достанется.
— Все наши качества закладываются в раннем детстве. Расскажите, пожалуйста, о своей малой родине. Где вы родились, от кого пошел ваш род, какими были ваши родители?
— Моя малая родина — село Бакумовка на Миргородщине у реки Хорол, в нем я родился и прожил до десяти лет. Для меня это Богом данная местность. Она привлекает меня до сих пор. Род я веду от деда Ефрема. Его еще младенцем нашла бездетная семья Мохов во ржи, дала свою фамилию и приняла в семью. Его сын Иван прошел всю войну, а после нее возвратился в родную Бакумовку, где вскоре женился на девушке-сироте Лидии, которая пять лет пробыла в фашистском концлагере. А вскоре у них родился первый сын Николай, то есть я. Семья жила очень бедно. Нечего и не за что было купить. Даже одежду мама перешивала мне из своей. Позже в семье появилось еще двое детей — мои брат Толик (на год младше меня) и сестра Галя (младше меня на шесть лет). Отец семье внимания уделял мало — то на работе был, то проводил время в кругу друзей. Поэтому все заботы по дому легли на хрупкие плечи мамы. С самого раннего детства я старался во всем помогать ей.
— А как прошли ваши школьные годы, что вы помните о них?
— Школа, в которую я поступил, — была маленькой и состояла из двух комнат. В одной размещались первый и третий классы, а во соседней — второй и четвертый. И занятия в них проводили две учительницы, каждая с двумя классами.
— В десять лет вы покинули Бакумовку...
— Крыша нашей старенькой хаты вконец прохудилась, в ней вили гнезда воробьи. Наконец, родители купили новую хату в Комышне, поселке городского типа, который одно время был райцентром, а затем вошел в Миргородский район. И мы переехали. Я сидел в кабине вместе с отцом и все двенадцать километров дороги заливался горькими слезами — так было жаль покидать любимую Бакумовку. Наконец мы обосновались на новом месте. Я продолжил учебу, записался в библиотеку, много читал: Фенимора Купера, Жюля Верна, Беляева, книги о сильных мужественных людях. Любил слушать радио. Особенно меня привлекала передача «Театр перед микрофоном». До сих пор помню голос Натальи Ужвий и то, как она читала «Лісову пісню». Однажды к нам приехал из Нежина театр со спектаклем «Цыганка Аза». Его давали в летнем кинотеатре. Как мне хотелось туда попасть. Но нужны были деньги на билет, а у родителей их не было. Тогда я пошел к театру и стал бродить вокруг без всякой надежды. И вдруг подошел человек: «Мальчик, хочешь посмотреть спектакль? «Хочу, очень хочу!» — закричал я. На это человек мне сказал: «Тогда беги домой и принеси курицу. После спектакля верну. А за это посажу тебя в первом ряду». Я стремглав бросился домой. И уже вскоре с курицей в мешке, которую ловили всей семьей, был у театра. Спектакль произвел на меня большое впечатление. И с тех пор я заболел этим видом искусства. Вскоре занялся самодеятельностью. Пел не только в хоре, но и сольно — «Ясени», «Рідна мати моя», «Чорнобривці». Начал читать со сцены юморески. Односельчане хорошо меня принимали. Учился я отлично — учителя любили, все оценки были высокие. Но точные науки как-то не увлекали, все больше и больше хотелось стать актером. Отец был против. Ему казалось, будет лучше, если я выучусь на агронома, ветеринара, экономиста или инженера. Но я, слава богу, его советам не внял. А мечту отца осуществили мои младшие брат и сестра.
— Как вы пришли в актерскую профессию? Легко ли было?
— Удалось поступить лишь после армии. А сразу после школы ничего не вышло — не было нужной подготовки.
— А что вы ощутили, когда узнали, что приняты на актерский факультет?
— Радость, неимоверную радость. После вступительных экзаменов я ехал домой из Харькова, ни на что особенно не надеясь. Но все же каждый день ждал прихода желанной весточки: а вдруг? И вот однажды я красил пол в комнате, и пришла почтальонша с письмом для меня. Я выхватил его и бросился в комнату. Там вскрыл и прочитал, что принят на актерский факультет. Что со мной было! Я кричал: «Мама, мама! Я поступил!» И слезы хлынули из моих глаз. К ним прибавились слезы мамы. Со стороны можно было подумать, что в семье случилось какое-то горе. А я на свежевыкрашенном полу танцевал неистовый танец. Вот так мне запомнился этот счастливый день.
— Как прошли годы учебы?
— На курсе нас было 17 человек. В то время в институте еще преподавали знаменитые актеры — Валентина Чистякова, жена самого Леся Курбаса, Лесь Сердюк, Даниил Антонович. Кроме актерского мастерства с нами проводили занятия по танцам, фехтованию, вокалу, сценической речи. Учение давалась мне легко. Я будто играючи осваивал отрывки из классических пьес. Меня хвалили, ставили пятерки. Неприятность случилась на втором курсе. А было это так. Для одного из экзаменов студенты подготовили по два или три отрывка. А я целых четыре. Выступил хорошо. А на следующий день огласили результат: «Коля, мы довольны твоей работой, но ставим тебе четверку. Ты талантливый, но не дорабатываешь». Это была моя первая четверка в институте. В глазах потемнело. Я переживал мировую катастрофу. А на ступеньках общежития после вопроса одного из знакомых о полученной оценке со мной случилась настоящая истерика. С тех пор стал учиться спустя рукава. Замкнулся, стал часами в одиночестве бродить по городу. Пропускал занятия. Впал в депрессию.
— Это впоследствии как-то сказалось на вашей судьбе?
— Да, а предыстория была такая. О нас заботился театр Пушкина. Там мы добывали профессиональный опыт. Впоследствии шестерых из семнадцати выпускников нашего курса забрали в этот театр. И если бы не тот срыв, среди них мог бы быть и я. А из-за него меня не взяли.
— И куда вы распределились?
— В Хмельницкий театр. Мне пообещали хорошие условия, жилье, и я согласился. Однако театр оказался ужасным, с убогим репертуаром. И почти каждый день — выездные спектакли в отдаленные села. А после спектакля благодарные крестьяне приносили актерам самогон, и начиналась пьянка прямо в автобусе. Все это не имело ничего общего с настоящей актерской профессией.
— И чем же все закончилось?
— После долгих мытарств и моих жалоб в Киев главный режиссер меня все-таки отпустил. Я хотел переехать во Львов, но там не нашлось места, и я вновь очутился в Харькове. Пришел в театр Шевченко. Мест в основном составе не было, но меня взяли артистом хора, хотя и использовали как актера. Так я начал работать в театре Шевченко и проработал в нем 36 лет. Труппа была большая. Театр в то время уже поднимался на высокий уровень. Содействовал этому своими постановками главреж Анатолий Литко: «Не стреляйте в белых лебедей», «Бесталанная», «Ричард III». В Харькове я играл иногда в тех же спектаклях, что и в Хмельницком, но постановки нравились намного больше. Я пробовал себя в разных ролях.
— А какая роль была самой любимой?
— Землекопа Бонавентуры в пьесе Карпенко-Карого «Сто тысяч».
— С какими режиссерами пришлось вам еще поработать?
— Очень плодотворным оказалось сотрудничество с Владимиром Оглоблиным. Он знал наизусть каждую роль и проигрывал ее актеру — тому оставалось лишь повторить. Вообще я считаю, что самая главная фигура в театре — режиссер. Нельзя не упомянуть Андрея Жолдака. О нем могу говорить бесконечно. Он дал большой толчок украинскому театру и, по моему мнению, как никто другой приблизил наш театр к европейскому. Хотя личность эта достаточно противоречивая — он очень жесткий, хотя одновременно и ласковый тоже.
— Вы покинули театр Шевченко в 2010-м. Почему приняли такое решение?
— В девяностые годы при Масельском театр получил статус «театра особенного общественного значения», поэтому зарплаты у нас были почти вдвое выше, чем в других театрах. После смерти Масельского статус, а вместе с ним и повышенную зарплату с нас сняли. Мы ходили в облгосадминистрацию, писали жалобы, но напрасно. Тогда коллектив обратился в суд, и ответчиком назначили директора театра как распорядителя государственных средств. В то время председателем профсоюза в театре был я. Суды продолжались год. На словах все были за нас, но на деле идти против власти боялись. Против нас работали юристы облгосадминистрации, и суд отклонил наши апелляции. Мы обратились в суд высшей инстанции в Киеве. Но и это ничего не дало. Тогда я написал письмо во Всеукраинский профсоюз деятелей культуры. То, что я обратился в Киев через голову харьковского профсоюза, не понравилось его руководительнице, и она, сговорившись с директором театра, поставила перед коллективом вопрос об устранении меня от обязанностей председателя профсоюза. И люди проголосовали. Такое отношение меня очень обидело, ведь я боролся за их интересы. Но и этого дирекции показалось мало. Меня решили исключить из состава труппы. Я узнал об этом и сам подал заявление об увольнении. Уволившись, порог своего бывшего театра больше не переступал.
— Как пережили уход из театра?
— Очень тяжело. Боялся сойти с ума. Даже в больницу попал. Теперь у меня все отлично. Могу все делать как считаю нужным и ни от кого не зависеть.
— К чему прикладывали свою энергию после ухода из театра?
— С первых дней Майдана ходил почти ежедневно к памятнику Шевченко, читал там стихи Шевченко, Стуса, Симоненко. Ни в одной партии не был. Впоследствии стал членом Всеукраинской организации ветеранов, сейчас член ее президиума. Совсем недавно стал членом «Просвіти», избран заместителем по вопросам культуры и языка, принимал участие в мероприятиях, посвященных депортации крымско-татарского народа. Кстати, сейчас учу гимн на татарском языке.
— В каких культурных проектах собираетесь принять участие в ближайшем будущем?
— При содействии известного харьковского волонтера Ольги Резниченко планирую подготовить программу, посвященную Тарасу Шевченко, для учебных заведений. К трехсотлетию Григория Сковороды вместе с Национальным музеем Сковороды хочу сделать программу о нем и привлечь учащихся. В последнее время я много читал перед разными аудиториями стихи своего любимого Василя Стуса. Недавно в моем исполнении прозвучали они и на «Радио Слобожанщины».
— А мемуары пишете?
— Недавно начал что-то похожее. Готово много глав, но еще много нужно написать. Особое место хочу уделить годам работы с Андреем Жолдаком. Об этом времени я вел дневник, и у меня есть много интересных фактов. Показывал друзьям. Оценивают положительно, рекомендуют издать.
— Что бы хотели пожелать себе и нашим читателям?
— Себе — крепкого здоровья... А читателям — объединяться, потому что в одиночку ничего не решить. Мы все время сетуем на власть — недовольны тарифами, ценами, войной. А многие ли сделали что-то, чтобы побороть рутину и заставить власть работать? А ведь для этого немного и нужно: просто собраться подъездом, домом, микрорайоном и написать письмо — депутату, в горисполком или еще в какую-то властную структуру. Может быть, ждать придется долго, но при нашей активности и крыши перестанут протекать, и дороги избавятся от рытвин и колдобин. Чтобы власть начала заниматься и нашими насущными проблемами, мы должны объединяться и все их решать вместе с ней. Не ленитесь, ищите, требуйте, стучитесь во все двери — и вам откроют.