Ни одна из книг по истории Харьковского полка не охватывает периода начала ХХ века, когда со своей исторической родиной полк был связан лишь названием, изображением герба на полковым знаке да поздравительной перепиской в дни юбилеев. Тем не менее хронику жизни последних харьковских улан отчасти можно считать одной из страниц истории нашего города. Предлагаем читателям «Вечерки» уникальную возможность первыми прочесть эту хронику.

Не так уж и много было в Российской империи городов, в которых создавались и в чью честь назывались полки. А уж городов, имевших «своими» полки кавалерийские — и того меньше. Одним из них посчастливилось стать Харькову, чье имя и герб носил один из самых славных полков Русской Императорской Армии. Немало разных мундиров сменил этот полк за свою историю. Но самым родным и горячо любимым стал для харьковцев уланский мундир, который полку за свою историю пришлось надеть дважды. Первый раз — 180 лет назад, когда в 1827 году Николай I преобразовал полк из драгунского в уланский.
Но в 1882 году по воле Александра III с уланской формой пришлось расстаться. Вся армейская кавалерия стала драгунской, получила общую нумерацию и на четверть века надела невзрачные мундиры в «народном» стиле. А ровно 100 лет назад, в 1907 году, в ходе начавшихся в русской армии реформ «военного ренессанса» бывшие уланы и гусары указом Николая II вновь вернулись в свое «природное» состояние и вновь украсились нарядными касками, лацканами, ментиками и этишкетными шнурами. 11-й драгунский Харьковский полк, стоявший в уездном городе Белостоке Гродненской губернии, стал опять называться 4-м уланским Харьковским и щеголять желтыми лацканами и касками с пышными султанами. 

«Если выпить-закусить…» 

Принято считать, что самыми отъявленными щеголями, ловеласами и гуляками в армии были гусары. Такая репутация закрепилась за этим видом конницы прежде всего благодаря кинематографу. На самом же деле уланы, о которых почему-то кино не снимали, ни в одном из вышеперечисленных качеств не уступали своим боевым собратьям, а иногда и превосходили. Недаром Михаил Юрьевич Лермонтов, успевший на своем недолгом веку послужить и в гусарском, и в драгунском полках, писал: 

«Но без вина что жизнь улана?
Его душа на дне стакана,
И кто два раза в день не пьян,
Тот, извините, — не улан!» 

По поводу «двух раз в день» поэт, конечно, преувеличил, а в остальном — чистая правда. Это не значит, впрочем, что уланы были горькими пьяницами. Но выпить, чего уж греха таить, любили, а главное — умели. Харьковские же уланы в этом умении превосходили даже столичные гвардейские полки, считаясь едва ли не самыми авторитетными знатоками и ценителями хорошего вина. Это их умение нашло отражение в знаменитом «Журавле» — была в русской армии такая очень популярная песня вроде частушек. Каждый куплет в ней был посвящен какому-либо полку, описывая метко подмеченные острым солдатским умом черты полкового «характера». «Всех купчих бросает в жар голубой сумской гусар» — беззлобно подтрунивали в войсках над квартировавшими в Москве любвеобильными сумцами. О забияках мариупольских гусарах пели: «В морду бьют на всем скаку в Мариупольском полку!» О харьковских же уланах солдатский фольклор отзывался уважительно, подчеркивая их знаменитую «винно-гастрономическую» репутацию: «Если выпить-закусить — надо харьковцев спросить!» 

Все полки русской армии обустраивали свой быт за счет собственных полковых средств. И бытовые условия службы разных полков существенно различались. Впрочем, откровенно нищих и прозябавших полков не было даже в самой глубокой провинции, всем жилось более или менее комфортно. Однако мало какой армейский полк мог сравниться по богатству, зажиточности и роскоши с 4-м уланским Харьковским полком. В Белостоке полк имел шикарно обставленное офицерское собрание и даже полковую оранжерею. А еще — собственный винный погреб. Хранившееся в нем вино полк получал по специальному заказу прямо из Франции целыми ящиками. Вино было «фирменным». На этикетках бутылок, помимо сорта, производителя, даты урожая винограда и розлива, было написано по-французски: «По заказу 4-го уланского Харьковского полка». Попробовать такое вино можно было только в офицерском собрании харьковцев и нигде более. Как вспоминали впоследствии полковые офицеры, вино, подававшееся к столу во время официальных приемов и торжеств, «было роскошное, но стоило довольно дорого». 

Особо неравнодушны харьковские уланы были к мадере. В то время в России лучшей считалась «Кроновская мадера», однако и она ни шла ни в какое сравнение с тем напитком, которым имели счастье наслаждаться офицеры Харьковского полка. Мадера в полковом винном погребе хранилась не просто эксклюзивная, она поставлялась в Белосток прямиком с португальского острова Мадейра — родины этого благородного напитка. «Дважды рожденную солнцем», как поэтично называют мадеру, считая, что первый раз божественное светило отдает себя созревающему винограду, а второй — уже самому напитку, выдерживающемуся под открытым небом в дубовых бочках, производил на собственном заводе родственник командира бригады, в которую входил Харьковский полк. По протекции своего начальника харьковские уланы каждую осень получали с острова Мадейра большую бочку мадеры. Приглашенные специалисты дегустировали ее и разливали в новенькие бутылки с этикетками «Погреб 4-го уланского Харьковского полка».
Полковой маркой шампанского было французское «Мум Экстра Драй», которое и сегодня продолжает считаться одним из лучших. Из коньяков уланы предпочитали продукцию французского же коньячного дома «Мартель», причем только одну марку — знаменитый «Мартель V.S.O.P.», посвященный памяти Людовика XIV, умершего в 1715 году — в год основания дома «Мартель». Завершали ассортиментный ряд праздничных напитков несравненные французские ликеры. 

Для повседневного же потребления на столе у харьковских улан преобладали русские вина, производимые Удельным ведомством Министерства Двора, в чьем ведении были принадлежащие членам императорской фамилии лучшие винодельческие заводы и виноградники России. Такие вина назывались «винами Удельного ведомства» и поставлялись к царскому столу. 

Трапезы с возлияниями проходили, как правило, в офицерском собрании, богато убранном и украшенном чучелами зверей из Беловежской пущи. Кроме того, в лагерях, куда полк отправлялся на лето, специально для харьковских улан был построен громадный шатер, вмещавший весь офицерский состав полка и многочисленных приглашенных. Гостями харьковцев нередко были Великие князья, министры и высшее военное начальство.
Удивительно, но при огромных запасах великолепных напитков никто из офицеров 4-го уланского Харьковского полка не был замечен в откровенном злоупотреблении спиртным.
А были и такие, кто не пил вовсе, не оглядываясь ни на повод, ни на компанию. Так, например, однажды в день полкового праздника, 5 сентября, поздравить Харьковцев заехал министр Императорского двора, генерал-адъютант Свиты граф Фредерикс. За праздничным столом, после тостов за Государя, Его семью и высоких гостей, графу были представлены молодые, только что поступившие в полк корнеты. Поздравив их с честью служить в одном из старейших полков конницы, Фредерикс предложил офицерам по бокалу вина. Один из них вдруг от вина отказался. 

— Как?! Вы не пьете за полк?! — в изумлении, переходящем в негодование, воскликнул министр. 

— Так точно, Ваше Сиятельство, я дал слово не пить! — отчеканил корнет. 

— А, дали слово? Тогда хвалю! — и успокоенный граф выпил с другим офицером. 

«Наш полк! Волшебное, чарующее слово…» 

Еще одной чертой полкового «характера» харьковских улан была любовь к родному полку, бережное хранение и почитание его истории и традиций. Эту любовь, присущую большинству полков Русской Императорской Армии, воспел талантливый поэт, Великий князь Константин Константинович Романов: 

«Наш полк!
Заветное чарующее слово
Для тех, кто смолоду
и всей душой в строю.
Другим оно старо,
для нас — все так же ново
И знаменует нам
и братство, и семью». 
В период «военного ренессанса» офицеры многих частей, преисполненные чувством полкового патриотизма, создавали музеи своих полков. В них хранились полковые реликвии и предметы, каждый из которых мог немало рассказать о той или иной странице истории полка. Свой музей был и у 4-го уланского Харьковского полка. Он был освящен в июне 1911 года и расположился в одной из комнат полкового собрания. 

Славный боевой путь полка иллюстрировала богатая коллекция медалей: 1752 год — «Победителю над пруссаками», 1788-й — «За взятие Очакова», 1791-й — «Победами приобретен мир», медали за войну 1812 года и за взятие Парижа в 1814-м, крест «Virtuti militari» за усмирение польского восстания 1831 года, серебряные медали за Венгерскую кампанию 1849 года, за Крымскую войну, за усмирение польского восстания в 1863 году, за Турецкую войну 1877–1878 годов… Красноречивым свидетельством этой последней войны являлось хранившееся в музее сломанное в бою древко полкового штандарта. 

Среди гравюр и картин, изображавших подвиги полка, в музее хранился портрет корнета Харьковского полка Федора Лысенко — пленителя вождя польских повстанцев Тадеуша Костюшко. А также — панорама боя под Кацбахом в 1813 году, где, преследуя разбитых французов, харьковцы взяли в плен 1200 человек и захватили 6 орудий. За это дело полк получил Георгиевские штандарты, а за отличия в русско-турецкой войне 1877–1878 годов — серебряные Георгиевские трубы. Здесь же, в музее, хранились царские грамоты о пожаловании полку этих наград, а также складень, бывший на шее корнета Лысенко в момент взятия Костюшко, и икона, полу­ченная в подарок от жителей освобожденного харьковскими уланами болгарского города Кюстендила. 

Особенно богатой была музейная коллекция оружия и униформы — мушкеты, винтовки, ружья, дуэльные пистолеты, пики, полковые мундиры и уланские шапки разных лет. Немало было и трофеев — французские тесаки и пистолеты, японская пика и седло времен войны 1904–1905 годов, китайское знамя, добытое бывшим офицером полка во время кампании 1901 года. Украшала коллекцию старинная шведская пушка времен Северной войны, найденная под Нарвой в имении барона Корфа и подаренная бароном своему зятю — командиру Харьковского полка Виктору Платоновичу фон Кругу. По чертежам, добытым в Главном Артиллерийском Управлении, полковник фон Круг заказал для пушки лафет и подарил ее музею. 

Многие экспонаты полкового музея были связаны с Харьковом. Например — копия картины «Полковой город Харьков в начале XVIII века» из музея изящных искусств при Харьковском Императорском университете, атлас Харьковского наместничества с топографическим описанием 1787 года, реестр Харьковского гусарского полка 1766 года, формуляр полка за 1651–1892 годы, телеграммы и поздравительные адреса от Харьковской городской думы, а также икона, подаренная Думой полку ко дню 250-летнего юбилея в 1901 году. Еще один интересный документ — полковничий универсал сотнику Харьковского слободского полка Федору Григорьеву от 17 марта 1690 года был подарен музею потомком сотника — бывшим однополчанином и историографом полка Евгением Александровичем Альбовским. 

Написанные им книги — «История Харьковского слободского казачьего полка», «Харьковские казаки» и другие также хранились в музее. А еще — портреты и статуэтки государей и шефов, отдельные снимки и фотоальбомы, акварели униформ, издаваемые музеем открытки — список экспонатов можно продолжать еще очень долго…
Пожалуй, самой уникальной из этих экспонатов была «Почетная книга» полка, в которой были собраны автографы всех государей, при которых полк нес службу — от царя Алексея Михайловича до Государя Императора Николая II. Последний русский монарх расписался в книге, посетив харьковских улан в 1912 году. 

Продолжение