Наш полк окопался на помидорном поле. На этот раз рота противотанковых ружей располагалась вместе с полком. Утром привезли горячий завтрак — перловую кашу (мы ее прозвали «шрапнелью») и первые гвардейские 100 граммов.
Стаканов не было — пили из очищенных от семян зеленых помидоров и закусывали «шрапнелью». После завтрака команда: «Вперед!» Пехота пошла в наступление.Я, как и многие из нашей роты, впервые в своей жизни выпил водки и впервые должен был идти в атакующих рядах. На минуту представьте себе атаку роты противотанковых ружей! На расчет из двух солдат приходятся двухметровое ружье с массой около 21 кг и обычная винтовка, у каждого 6-килограммовый рюкзак с патронами и НЗ, а также по две килограммовые гранаты и шанцевая лопатка. С таким хозяйством надо под огнем противника перебежками продвигаться вперед. Ведь тактика атакующих — как можно быстрее сблизиться с противником, чтобы не попадать под заградительный огонь вражеской артиллерии.
Итак, пехота побежала атаковать. Мы, водрузив ПТР на свои плечи, пошли следом. Именно пошли. С нами рядом оказался командир отделения. Конечно, с нашей скоростью мы двигались как раз в полосе заградительного огня. После ста граммов «море нам было по колено», и мы шли, как заговоренные, в полный рост среди разрывов снарядов и мин. Я помню, даже отметил про себя: «Как красиво при взрывах взметается земля!» С нашей стороны это была настоящая психическая атака. Пехота до немцев не дошла, стала окапываться. Это только и остановило нас, пришлось исполнить приказ: «Окопаться!» Осмотревшись, мы сперва испытали испуг — рядом не было никого из нашей роты.
Подумают — дезертиры. Расстрел.
Соседи по пехоте сказали, что наш полк располагался левее. Мы, оказывается, ушли в другую дивизию. Володька, как самый маленький и верткий, пополз вдоль цепи искать дивизию, полк, роту. Через час он вернулся. Рота находилась метрах в трехстах. Там сказали: «Сейчас не рыпайтесь, вернетесь, когда стемнеет». Вечером мы были среди своих. Фашисты же, не выдержав «психической атаки» расчета противотанковых ружей, оставив позиции, отступили. Утром мы двинулись дальше на Запад.
Предчувствие
Вечером нашу роту противотанковых ружей от штаба полка направили на одну из высоток у ст. Барвенково. Рядом был небольшой хутор. Было очень темно, шел мелкий моросящий дождь. На высотке нам приказали окопаться в направлении на «огонек». Вдали что-то горело. Быстро выкопав неглубокие окопы, мы под дождем легли в них спать. Окоп у нас с Володькой был один на двоих. Мы были мокрые насквозь. Улегшись рядом в грязь и постучав зубами, согрев друг друга, уснули. Ночью вставали «до ветру», только когда этого хотели оба. Тогда, сцепив зубы, мы рывком поднимались. В это мгновение все наши внутренности как будто пронизывались миллионами острых иголок. Сделав свои дела, опять ложились в воду, стучали зубами, согревались, спали. Утром еле-еле поднялись для ведения боя. Коленки не разгибались, да и другие шарниры проворачивались со скрипом.
Начался бой. Оказалось, что из наших окопов ничего не видно. Пришлось переместиться на край бугра и вести огонь, лежа близ окопов. У нас с Володькой было самозарядное противотанковое ружье системы Симонова с магазином из 5 патронов. Мы успели сделать всего два-три выстрела по противнику, как затвор заело. Пробовали отбить лопаткой, не получилось. Тогда мы побежали в хату на хутор, там был один из командиров взводов и пара солдат. Отбили затвор, прочистили как следует все трущиеся части. Надо было возвращаться на позицию. В этот момент Володька побледнел, позеленел — ему стало плохо. Володька был из беспризорников и отменным здоровьем не хвалился. Бывало, при больших переходах я один тащил Симонова, а он с винтарем где-то плелся сзади.
Так вот, ему стало плохо. Тогда бывший в хате Санька Путин сказал мне: «Я пойду с тобой вместо Володьки». И мы пошли и стреляли. Саньку в этом бою убило, а Володька остался жив. Предчувствовал ли он, что на том месте обязательно кто-то должен быть убит или это простое совпадение? Не знаю.