80 лет назад в Харькове Временное рабоче-крестьянское правительство Украины приняло декрет об отделении церкви от государства.

Пишу именно так, как принято было писать тогда, а потом еще долгие годы, т.е. название правительства с большой буквы, а церковь - с маленькой. Тем самым народу сразу зримо давали понять, кто тут главный. Украинские большевики 18 января 1919 года в общем-то не изобрели ничего принципиально нового. За год до того (23 января 1918 г.) почти такой же декрет Совнаркома Российской Республики ("Об отделении церкви от государства и школы от церкви") подписал В.И. Ленин.

Ненадолго отстали от Украины с принятием соответствующих законодательных актов Белоруссия, Грузия и другие советские республики. Посвятить статью этой круглой дате меня побуждает не совсем правильная, на мой взгляд - человека, много занимающегося изучением истории Церкви, - оценка данного факта современным общественным мнением. Если еще недавно считалось, что советское государство отказалось от союза с Церковью, потому что духовенство, с точки зрения его вождей, было реакционным и контрреволюционным, и поступило правильно, то теперь все чаще говорят о беде, которую принесло народу "отделение".

В свете этого дореволюционный симбиоз государства с Церковью представляется чуть ли не "золотым веком", в который следует вернуться. Но не все так просто и однозначно. Как и при рассмотрении любого явления, самым плодотворным здесь представляется диалектический подход.

Как хотели "поставить на место" жену Рейгана

Помню, как в правление Горбачева, решившего покончить с "холодной войной" и потому "задружившего" с Рейганом, все советские средства массовой информации широко освещали визит американского президента в Москву. Не обошли вниманием и тот факт, что на одном из приемов Нэнси Рейган поинтересовалась, когда в Советской Союзе собираются отделить Церковь от государства. На это ей, естественно, ответили, что такое событие имело место еще в 1918 году, и комментаторы даже позволили себе посокрушаться, как плохо осведомлена супруга президента в нашей истории.

Между тем нисколько не сомневаюсь, что отвечающие прекрасно поняли подвох, содержавшийся в вопросе первой леди Америки. Просто у нее хватило дипломатического такта дальше не развивать эту тему. Ибо хотя формально ей ответили правильно, фактически декрет 1918 года означал не отделение, а напротив, взятие Церкви под жесточайший государственный контроль с целью постепенного полного уничтожения. Хвастливый Никита Сергеевич Хрущев после съезда, где была принята Программа КПСС, обещал через двадцать лет не только построить коммунизм, но и "показать по телевизору последнего попа". Как раз в дни Октябрьского переворота в Москве проходил поместный Собор Русской Православной Церкви (причем независимо от светских властей!), избравший патриархом Тихона (Белавина).

И вот большевики, захватившие Кремль, позволяют себе страшное надругательство над святынями: стрельбу по иконам, роспись храмовых стен ругательствами, устройство отхожего места в колокольне Ивана Великого... Могли ли священнослужители не возмущаться таким сатанинским варварством?! А вот новая власть не могла, да и не желала его остановить. Осквернение церквей, так же как и разгром дворянских усадеб, как убийство всех, кто пытался оказывать сопротивление или просто попадал под горячую руку захмелевших от кровавого разгула, - это явления одного ряда. И 19 января 1918 года патриарх Тихон распространяет послание: "Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это - поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей - загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей - земной.

Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: "Излите злого от вас самих" (1 Кор. 5.13)". Анафема, которой грозил патриарх, означает отлучение от Церкви. "Изверги рода человеческого" решили, перехватив инициативу, отлучить Церковь от себя. Каково им было читать: "Властью, данною нам от Бога..."? Нет уж: "Долой, долой монахов, раввинов и попов. Мы на небо залезем, разгоним всех богов..." Это уже потом услужливые советские теоретики научного атеизма выдумают, что "декрет закрепил глубоко демократическую концепцию равенства всех религий перед законом" (В.А. Куроедов "Религия и церковь в Советском государстве" М., Политиздат, 1981).

На самом деле он закрепил их одинаковое бесправие перед произволом. В Харькове, например, до революции было около 60 соборных, приходских, монастырских и кладбищенских церквей, плюс два десятка домовых при больницах, учебных заведениях, разных учреждениях и частных домах, плюс не менее десяти часовен. Это речь только о православных. А ведь были еще два римо-католических костела, лютеранская кирха, семь еврейских синагог и одна караимская, две мусульманские мечети... Посчитайте, сколько осталось.

Трагическая судьба всех религий при советской власти - это не только уничтоженные здания, погибшие люди. Это огромные, ни с чем не сравнимые потери в нравственности. Но... Да не покажется это кощунственным, за разгром религии несут ответственность и сами религиозные деятели, упустившие еще до прихода к власти большевиков момент в более благоприятной исторической ситуации, чтобы заявить о своем отделении от государства.

Родившийся в Украине и живущий ныне в Канаде профессор истории Дмитрий Поспеловский считает, что, войди Церковь в революцию самостоятельной единицей, с большим нравственным авторитетом и опытом независимого существования, духовно и административно спаянной, роль ее была бы вполне сравнимой с ролью Католической Церкви в социалистической Польше.

Невольник - не богомольник

Истоки церковной трагедии 1918 года следует искать в году 1721-м, когда провозгласивший себя императором царь Петр I среди прочих реформ провел церковную, учредив Святейший синод. Патриаршество было отменено, представителем государя в синоде становился обер-прокурор, назначаемый из лиц светских, и таким образом Церковь оказывалась "под государством". И атеистические функционеры нисколько не врут, называя такую Церковь приводным идеологическим ремнем крепостнического государства. На приходское, особенно сельское духовенство фактически возлагалась роль полицейского, который должен сообщать правительству имена и численность потенциальных рекрутов для армии, доносить об антиправительственных разговорах и даже пренебречь тайной исповеди, если она содержит антиправительственные замыслы. Да и культурный уровень приходского духовенства, зависевшего не только от своего начальства, но и от богатых прихожан, был не особенно высок. Многие шли в семинарию не по призванию, а по семейной традиции или видя в этом единственный путь выбиться из нищеты.

По мере роста в обществе антикрепостнических и народнических настроений последние все больше отождествлялись с антицерковными. Народники, социалисты видели в Церкви только полицейский институт подавления народных чаяний и поддержания самодержавия. А когда на рубеже XIX-XX веков просвещенное общество в конце концов добивается у самодержавия Думы и определенных гражданских свобод, оно просто игнорирует интересы и проблемы Церкви, не замечая, что в тесных объятиях самодержавия, как выражался историк Церкви А. Карташев, ее нежные косточки ох как похрустывали. Правда, тогда же появляются и философы так называемого религиозного возрождения, напоминающие, что царство Церкви Христовой не от мира сего, что Церковь должна быть духовно независимой, держаться в стороне от политики, заботясь прежде всего о нравственной чистоте общества.

Еще в 1885 году Владимир Соловьев написал: "Вот требование ясное, простое и легко исполнимое: избавить нашу Церковь от уголовной и цензурной охраны, при которой не может быть прямой и открытой борьбы за религиозную истину. Упразднить принудительное (выделено авт.) православие - вот первое элементарное средство для возрождения истинного православия, для общего обновления наших церковных сил в пастырях и пастве". Однако "богобоязненные" и "благочестивые" российские государи, привыкшие смотреть на Церковь как на "свое хозяйство", не хотели замечать падающий авторитет казенного православия, предпочитая жить сказками о непоколебимости Церкви и ее опоры в народе.

Первый полноценный поместный Собор за 217 лет, который должен был обсудить реформы и вернуться к патриаршьей форме управления Церковью, открылся уже после падения монархии, 15 августа 1917 года. Поздно! Порочность тесной связи Церкви с государством, вернее с правительством, сказывается, кроме всего прочего, в том, что, в отличие от стран католических, где перемена власти, как правило, не отражается на инфраструктуре Церкви, в православных государствах радикальное изменение структуры власти катастрофически (или во всяком случае глубоко травматически) сказывается на всей жизни, структуре, положении и даже внутреннем самоощущении Церкви. Каждый раз Церковь отождествляется с рухнувшей политической системой, и ей приходится перестраиваться в соответствии с целями и настроениями новой власти, доказывать свою лояльность. И все начинается сначала...

Кесарево кесарю, а Божие Богу

"Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи..." Это из опубликованного 29 июля 1927 года послания к пастве митрополита Сергия (Страгородского) и Временного патриаршьего священного синода о легализации Церкви и ее лояльности к существующей гражданской власти, получившей известность как Декларация митрополита Сергия. Ее не приняло большинство архиереев, священников и мирян, и отношение к Декларации до сих пор неоднозначное. Одни приверженцы Церкви называют ее фарисейской, кощунственной, а самого Сергия "красным Иудой". Другие (тоже люди верующие или сочувствующие) считают, что это был самоотверженный поступок митрополита, спасшего Церковь от окончательного разгрома и физического истребления всех священнослужителей. Впрочем, в 1935 году Сергию пришлось распустить Временный патриарший синод в связи с арестом большинства его членов, а в 1939-м на свободе, кроме Сергия, оставалось всего лишь три (!) архиерея. Только тяжелые годы войны принесли "послабление" Церкви. Но, конечно же, послушной, покорной Сталину, а потом и его преемникам. Ей разрешали бороться за мир во всем мире, но запрещали, например, обычную благотворительность в собственном государстве.

Крещение, а уж тем более венчание, грозило серьезными неприятностями участникам обряда. Работу партийных идеологов оценивали по рапортам в вышестоящие инстанции об уменьшении числа верующих. А сами архиереи (Господь им судья, как и Сергию) твердили в загранпоездках и интервью зарубежной прессе, что никакого притеснения Церкви в СССР нет, а такие "отщепенцы", как Дмитрий Дудко или Глеб Якунин, сообщающие на Запад прямо противоположное, "злобно клевещут". Честно говоря, но то влияние Церкви во всех сферах жизни, которое обрела она в последнее десятилетие, не только выстрадано ею и даровано Свыше в мистическом смысле этого слова, но и свыше в самом простом, житейском понимании, т.е. гражданской властью. И хотя как раз-то теперь Церковь могла бы показать, насколько, будучи отделенной от государства, она не отделена от общества, нашла в нем свое место и путь к сердцам и душам людей, она (пускай речь и не о всем духовенстве) стремится одновременно служить Богу и кесарю. Я, мирской человек, светский журналист, не чувствую себя вправе осуждать наших пастырей, но не поделиться тревогой не могу. Слишком часто служители разных религий, а то и вообще рассорившиеся между собой единоверцы, апеллируют к государственной власти, чтобы доказать именно свою правоту, свою исключительную необходимость, услужливо подбрасывая компромат на тех, кто якобы верит неправильно.

Русская Православная Церковь в России уже добилась привелигированного статуса. В Украине закон пока более толерантен по отношению ко всем верующим. Но не происходит ли так потому, что внутри самого украинского православия идет борьба, которую язык не повернется назвать религиозной? Борьба не за души людей, а за близость к государственной власти. Исповедуя Христа распятого, не могу понять тех, православных, кто видит в католиках не братьев, а врагов, тех, кто, не уповая на силу своей веры, требует административных запретов на проповедь Будды, Кришны, Иеговы. Свободная, отделенная от государства Церковь, где люди прежде всего чувствуют свое единение с Богом и ответственность перед Ним, как бы они Его не называли - это, может быть, пока одно из немногих завоеваний нашей хрупкой демократии.