Говорят, любой иностранный язык можно выучить за два года, а родной — познаем всю жизнь. Он живет по каким-то особым законам, меняясь вместе с нами, его носителями. «Носитель языка» — наверное, не очень удачное выражение, поскольку вызывает ассоциацию с ношением вещи. Как правило, вещь после носки лучше не становится. А язык? Может, не «носить» его — целее будет?

Языки ведут себя так, как будто они и вправду живые организмы: рождаются, растут, плодят слова, стареют и умирают.
Мы уже забыли много слов. А жаль! Ведь среди них были очень точные, удобные. Почему они ушли? Вот, например, у Александра Солженицына, часто осмеиваемого за «кондовость», есть слово «остегнуться» — «застегнуться не на ту пуговицу». Почему слова «о-говориться», «о-ступиться» — живут, а это утрачено? Но пуговицы-то еще есть! Так неужели мы больше не ошибаемся, застегиваясь?
Кто-то бережет слово, кто-то намеренно путает других, используя слова не по назначению. Но очищаем язык от мусора и залечиваем мы все вместе... Или болеем вместе с языком.
Иногда встречаются слова-лекарства. Они горчат, но действуют исцеляюще. Например, обидное слово «совок», которое внезапно и плотно вошло в наш лексикон. Его выдумал Михаил Эпштейн для своей фантастической страны Великая Совь. Кстати, там были не только рядовые «совки», но и «совцы» и «совицы». Но почему-то «выгребли» только обычные граждане, а партийные совцы свое лекарство принимать отказались. Может быть, даже и не узнали о нем. Сидят по-прежнему на верхних ветках социальных деревьев и мнят, что вещают народу истину.
Поэтам часто не хватает слов, существующих в языке. Изведя «тысячи тонн словесной руды», они убеждаются — нет его, нужного, точного. Поэтому придумывают свое. Приживаются далеко не все из них, даже те, которые кажутся очень уместными.
А бывает и так: ляпнет кто-то явную глупость — и, пожалуйста, таскается она из речи в речь, как, например, «лица кавказской национальности». Гуляют по Украине, с легкой руки госчиновников, «лица» и других небывалых национальностей — российской и крымско-татарской…
Жизнь слов в казенных домах вообще полна загадочных противоречий. Трудно порой понять, почему одни иностранные слова усиленно внедряются в язык, а другие так же настойчиво гонятся прочь. Так, и в русском, и в украинском языках короткое крепкое слово «союз» заменилось мягким, словно убаюкивающим словом «коалиция».
Ладно, может, «союз» для кого-то звучит недостаточно демократично. Но зачем было «переназывать» микробиологию «дрибноживознавством»? Это загадка, ведь мир занимается именно microbiology с момента создания этой отнюдь не в Украине родившейся науки…
Зачем изгонять чужие слова, какая от этого польза? Иногда — экономическая. Недавно, например, в России принят закон, запрещающий парламентариям пользоваться словом «доллар» в публичных выступлениях. Соображения чисто меркантильные: кто-то «наверху» решил, что от этого рубль быстрее станет полноценной международной валютой! Может быть… Ведь мы знаем «силу слов». Но выглядят подобные указы смешно.
Наши отечественные языковеды тоже грешат склонностью указывать словам их место. Например, взяли и указом заменили русскую «язву» желудка на «виразку». Как будто больному от этого легче…
Наверное, так происходит из-за постоянной войны языков за сферы влияния. И в этом смысле каждое слово — это солдат. Ученые подсчитывают количество слов в языках, изучают его «демографические проблемы» и волнуются, если новых слов рождается мало.
Поставщики новых слов в язык — не только поэты, но и мы сами. В каждой семье есть такие «особенные» словечки, которые достались в пользование по наследству от бабушки, а может, родились из случайной оговорки, из детского лепета: «я намакаронился»… Семья пользуется «смешным» словом и передает его из поколения в поколение, не задумываясь, что этот «фамильный бриллиант» со временем может стать общим достоянием. Но может, конечно, и затеряться…
Чтобы этого не произошло, языковеды недавно придумали обмениваться словами-новинками в Интернете. Кстати, само появление Всемирной Сети на английском и рост нашей компьютерной грамотности отнюдь не пошли на пользу русскому языку. Мы вынужденно пользуемся заимствованной англоязычной терминологией.
Ничего не поделаешь, скажете. А если попробовать? Как вам словечко «осетенеть» — то есть «прирасти» к сети, не иметь сил оторваться от Интернета? Или «чатнуться» — в смысле помешаться на чате?
Так вот, лингвисты предлагают новые слова «осетить» — публиковать их в Интернете.
Например, на личный сайт Михаила Эпштейна. Именно там вы и найдете все приведенные выше слова русской «сетевой» лексики.
Иногда новое слово появляется в самом конце длительных рассуждений, как заключительный аккорд. Михаил Эпштейн, который живет в США, утверждает, что демократии, в исходном понимании этого слова, там уже нет. А есть целая наука — видеология, позволяющая, воздействуя на психику человеческих масс тщательно подобранными визуальными образами, добиваться от них желаемого отношения к событию или личности. Одним словом, не демократия, а «видеократия».
Что ж, интрига статьи почти исчерпана. Осталось только объяснить, какие есть недостатки у «любви».
Ну, во-первых, слов любовной лексики в русском языке маловато. Вот в древнегреческом языке для разных видов любви существовали разные слова: и «сторге», и «эпитумия» (сильное желание, в том числе и греховное), и «агапе», и «филео». Неужели мы не так тонко переживаем это состояние, как древние греки?
А во-вторых, «любовь» у нас какая-то однобокая. Например, утверждение о том, что мы «любим родину» совсем не предполагает, что родина любит нас в ответ…
Тот же М. Эпштейн предложил для любви, отвечающей на вопрос «кого-с-кем?» применять слово «любля». И привел пример, в котором без этого слова не обойтись: «Любовь вначале, а любля потом, — сказал старик Погодин, давая наставление молодым».
Мне лично именно это слово не нравится. А вот слово «олюбка», означающее любовь неудачную, любовь к недостойному ее, выглядит вполне подходящим. «Олюбиться» может каждый... Бывает такое на «безлюбье» — то есть когда любить хочется, а достойный человек все не встречается. Наверное, уж лучше «олюбка», чем «нелюбь» — состояние, когда не любится, когда на любовь нет душевных сил.
Может, кому-то кажется, что все это слишком заумно? Но и слово «заумно» — тоже придумка. Его автор — великий экспериментатор Велемир Хлебников. Вряд ли он порадовался бы, узнав, что, не желая вдумываться в глубинные смыслы, мы стали злоупотреблять этим словом…