Если бы харьковчане знали, как тяжело мне, памятнику Ленина, жить на площади Свободы, они бы давно перенесли меня в какое-нибудь спокойное место вдали от центра. Туда, где нет митингов, праздников и других шумных мероприятий, от которых голова идет кругом.
Хорошо мне жилось в старые, добрые времена, когда площадь носила имя моего соратника Дзержинского и своим шумом беспокоила исключительно по праздникам. Тогда я заранее знал, что, скажем, в День Победы будут устраивать парад, а в конце декабря рядом со мной установят новогоднюю елку. А сегодня только благодаря своему «каменному» здоровью я, памятник, могу выдерживать ту моральную и психологическую нагрузку, которую мне устраивают чуть ли не каждый день в последние два года.За свою жизнь я, памятник, постепенно привык к тому, что возле меня традиционно назначает свидания нынешняя молодежь. Я видел столько всего, сколько не видел даже мой сосед Тарас Григорьевич. Я пережил шутки выпускников военного университета, которые водрузили мне на голову огромную кепку, хотя свой «родной» убор я держу в руке. Между прочим, зря меня скульптор таким сделал — от пакостных голубей одни неприятности для лысины. Непредсказуемость последних событий однозначно сведет меня с ума и отправит
на свалку.
Я, конечно, понимаю, что когда народ веселится — это хорошо. Но когда вместе с праздником устраивается еще и фейерверк — это чересчур для моего стариковского здоровья. Сколько раз я пугался от неожиданных «выстрелов» из-за спины, сколько раз собирался на все плюнуть и уйти на покой! Но терплю, потому что перед другими городскими памятниками стыдно за свою трусость. Представьте себе — вождь мирового пролетариата, которого спугнули «хлопушки»!
Странное все-таки время наступило. Во времена моей революционной деятельности были популярны два цвета — красный и белый. А сейчас такая неразбериха с цветами, что и хамелеон запутается. И какие-то оранжевые, и какие-то бело-голубые, и розовые. Даже красные есть, но их тут, оказывается, два противоположных лагеря: один коммунистический (о, как редко я слышу это слово!), а другой — сердечно-сосудистый, еще и с женским лицом. Если бы не мой атеизм, я бы решил, что это лицо — Надежда Константиновна, ожившая и усовершенствовавшая свой революционный опыт.
Но не это главное. Я тут посреди площади стою, а напротив умудрились областную власть разместить. Вот это соседство! Каких только митингов я не насмотрелся, каких плакатов и транспарантов не увидел, а фантазия трудящихся все не иссякает и не направляется на что-то полезное. Лишь бы покричать да кого-нибудь обвинить, а иначе спать спокойно не смогут. Я тут прислушиваюсь к народным волнениям и все чаще слышу слово «демократия». Это когда все можно. Я и сам — что греха таить — был социал-демократом. Но только нас тогда немного было, а сейчас — все вокруг и социалы, и демократы! Даже те депутаты, которые на заседания областного совета на «крутых» машинах приезжают.
А еще могу поделиться интересным наблюдением. Нынешний пролетариат какой-то чересчур трудолюбивый стал. Вон здание Госпрома несколько лет ремонтируют, брусчатку на площади периодически перекладывают, сцену для выступлений постоянно ставят-убирают. Люди работают в любую погоду, которая чем хуже — тем для них лучше. Наверное, для них труд — сплошное удовольствие. Вот я и думаю: может, люди и без марксизма-ленинизма достигли того светлого будущего, о котором я мечтал еще сто лет назад? Если это так, то мне можно на заслуженный покой.
