Посмотрев спектакль с интригующим названием «Изверг», в центре которого — рассказ о последних днях Пушкина, я убедилась в том, как много определяет в успехе постановки изначально верно выбранная режиссером и коллективом пьеса. Пьеса М. Левитина близка пушкинцам и по теме, и по эстетике. Жанр пьесы в программке скрыт под понятием «спектакль в двух действиях», но, на мой взгляд, это все же мелодрама. Но ее качества не нужно стесняться. Искреннему настрою в спектакле способствует и сам Пушкин, и ассоциации, которые это имя будит в душе артистов.

А они в спектакле заняты в возрастном диапазоне: от корифеев — Анатолия Вецнера, Михаила Тягниенко, Анатолия Кубанцева и Анатолия Васильева (поразившего филигранной мимикой и тончайшими нюансами интонации в роли императора) до — в изобилии представленных — студентов актерского отделения Харьковского университета искусств (в эпизодических ролях раскрылись индивидуальности Филиппа Гамаля, Данила Ищенко и Виктора Ильченко).
Далеко не впервые востребовано портретное сходство с «Первым поэтом отечества» актера Александра Дербаса. Можно сказать, что этот образ стал своеобразной лейттемой творчества артиста и в разных его аспектах знаком харьковчанам как по спектаклю прошлых лет «Александр и Елизавета», так и по тонким, ироничным капустникам. Что и говорить — порядочно породнились поэт и актер в последнее время: неумолимая логика и самого Дербаса на стихотворство потянула! Приподнято поэтический строй растворен во всем образе, созданном артистом: в пластике рук — как будто крыльев, описывающих в воздухе неведомый (должно быть, новый поэтический) росчерк; в летящей, не бытовой походке; проглядывает он и в простых, не распевно-декламационных, современных интонациях речи (в постановке только у Пушкина — всегда подчеркнуто поэтической).
Хотя, признаться, образ Пушкина в пьесе оказался недостаточно прописан, а прием, когда свита играет короля, известный по пьесе М. Булгакова о Пушкине «Последние дни», доведен до крайности — в последнем акте Пушкин вообще не появлялся на сцене. И все же даже из этой пьесы можно было вытянуть больше подтекстов. Лишь намеком в самом начале спектакля мелькнула тема политической неблагонадежности и диссидентства Пушкина, в то время как тема вольностей, которые позволял себе «изверг»-гений в личной жизни, стала чуть ли не ядром спектакля.
Наверное, действительно трудно в достаточно непродолжительном спектакле охватить все грани универсальной личности Пушкина. Но все же — о главной теме спектакля. Она прочерчивается весьма отчетливо благодаря двум героиням — Идалии Полетике (актриса Александра Богатырева) и Натали Пушкиной (студентка Харьковского университета искусств Елена Кудрявцева). Это тема такой разной и одинаково непростой любви к гению. Александра Богатырева, сыгравшая, не боясь кое-где и откровенно характерных штрихов, роль Идалии — по всем статьям антипода Натали, по-шексировки разрываемого противоречиями, подала заявку на роли трагедийного репертуара. Ассоциацию со строгой классикой порождает, кстати, и мизансценический прием, с помощью которого Идалию преподносил режиссер Александр Барсегян — кульминационные моменты почти всегда «застигали» героиню, выхватывали ее светом в центральной арке сцены, будто в центральной части алтаря. История героини — это своего рода «страсти» Идалии по Пушкину. Ход со стороны режиссера и дерзкий, и одновременно — образный.
Постановщик выстроил спектакль, чередуя законченные эпизоды драматического действия с сольными и ансамблевыми вокальными номерами на стихи Пушкина. Но нельзя не отметить, что Алексей Дугинов, исполнивший романс Алеко, в силу своего профессионализма, из ансамбля усредненных «драматических» певцов и выламывался. Хотя сам монолог, заканчивающийся словами «Земфира неверна, моя Земфира охладела», на мой взгляд, в спектакле очень интересен, т.к. проливает дополнительный свет на чувства Пушкина к Натали.
Герой в спектакле живой и близкий, и в то же время величественный. По-своему поражает, выпукло запечатлевается в памяти последнее появление Пушкина в спектакле. Как и у его героя Дон Гуана, последняя мысль поэта перед гибелью — о любимой женщине. Но наряду с таким интимным штрихом, в зимних предрассветных сумерках злополучного утра дуэли (вот только неуместны отблески плещущейся реки, по всей вероятности, в такую стужу замерзшей), Пушкин предстает зрителям и не совсем уже земным, а больше символом — лица не увидать, только узнаваемый контур фигуры в контражуре, уходящей в вечность.
Об истинном предназначении поэта в спектакле как немая субстанция напоминает и интермедийный занавес, испещренный характерной графикой черновиков Пушкина. Но точно такое же решение сценографии уже десять лет живет на соседней сцене оперного театра в постановке «Евгений Онегин».
И еще — к художнику Юрию Тарасову: фасад театра и, наконец, программки украшает эмблема — по-пушкински изящный, летящий профиль поэта. Не лучше ли было перенести именно этот запатентованный театром символ на сцену вместо тяжеловесного профиля, который появляется в спектакле как прообраз открытого в Одессе памятника поэту?
Большую роль в атмосфере спектакля играет музыкальное сопровождение — звучание ностальгической и отчасти тревожной музыки Б. Шереметьева, С. Рахманинова, С. Прокофьева, а в нескольких сценах после гибели Пушкина — отдаленное воронье карканье, на ментальном уровне вызывающее ассоциации с тоскливо неотвратимой бедой.
И вот именно под этот аккомпанемент на сцене появляется в последний раз в спектакле не жена — вдова поэта, под покровом траурной мантильи, нисколько не повзрослевшая, все такая же хрупкая, по-девичьи вытянутая, большеглазая и исполненная трагизма. Елена Кудрявцева сразу удивительно пронзительно берет высокую поэтическую ноту, читает строки — квинтэссенцию романтической лирики — «На холмы Грузии легла ночная мгла», а заканчивает фатально-философским выводом «На свете счастья нет, а есть покой и воля…» Кудрявцевой чужды самолюбование и слезливость, она выразительна и мужественна в трагедийной сосредоточенности. Создается впечатление, что и она, и ее героиня в этот момент больше всего на свете боятся проявить уязвимость. И в то же время — мне не послышалось — в голосе актрисы что-то предвещало подлинные слезы.
Признаюсь, очнуться от этого потрясения удалось мне только в сцене одесского базара, когда тихо разлилась под сводами театра душевно умиротворяющая народная песня «Зоре моя, вечірняя». По замыслу режиссера, этот единственный в спектакле не пушкинский текст в исполнении бродячих артистов (подкупающие искренностью молодые актеры театра Ольга Солонецкая и Руслан Рудный) стал чистым и не надрывным гимном любви к Пушкину родственного народа. Интонация, ритм, энергетика акапельного пения и последующего за ним голоса самого Пушкина — Александра Дербаса: «И долго буду тем любезен я народу…» удивительным образом совпали, слились, способствуя такой необходимой в конце трагического акта просветленной гармонии.
Несмотря на, мягко говоря, нехрестоматийный аспект изложения биографии великого поэта, в спектакле «Изверг» все удивительным образом сработало на еще большее уважение и любовь к Пушкину. И пережитая вместе с Идалией под маской незаживающей ненависти к «извергу» любовь ее, этакой Пиковой дамы, в старости. И любовь, преданность идеальной Натали, которых заслуживает лишь достойнейший. И, наконец, сам Пушкин — в исполнении Александра Дербаса, несмотря на стертость образа в пьесе, ставший не дежурным, а близким и родным.
Поистине любовь к Пушкину объединяет. Вот и рассказанная театром история оказалась бальзамом на душу не только зрителям старшего поколения, но и молодежи. По моему ощущению, спектакль о Пушкине вернул радость чувства очищающего переживания за всенародно любимого и поистине достойного героя.
Я пыталась выведать секреты творчества столь поразившей меня исполнительницы роли Натали, взяв у нее интервью. Пыталась понять, есть ли своя тема у еще такой юной, но уже такой серьезной актрисы Елены Кудрявцевой? Лена не стремится играть только «голубых» или костюмных героинь. Любимый персонаж — Проня Прокоповна (!) Хотя мечтает сыграть и шекспировскую Катарину, и леди Макбет, и воплотила бы сразу всех трех сестер Чехова. Современный кинематограф считает зрелищным, но бездушным. «Наши старые фильмы лучше» — говорит с улыбкой. Исключение делает для «не нашего» Кустурицы. А вообще, больше читает. Чем не пушкинская — во всех смыслах слова — барышня?
— Лена, с чего вообще началось ваше увлечение театром?
— Сказать толком — откуда, я не могу. Как-то так получалось, что у меня в жизни выбора другого не было. В школе, уже в первом классе, была женщина, которая ставила с нами домашние спектакли. Потом — лет с 11 — театральная самодеятельность. Моя жизнь в основном бурлила там — в школе № 3. Это школа современных театрально-сценических направлений. Мама не верила, что я поступлю к нам в вуз, отговаривала, а я ей сказала: «Ты понимаешь, что, кроме театра, я в жизни больше ничего не умею и больше ничего не могу делать?!»
— А как получилось, что вы, будучи студенткой второго курса университета искусств, попали в профессиональный академический театр? И какая была первая роль?
— Александр Сергеевич Барсегян пригласил на работу не только меня, но и четырех мальчишек со второго курса. А первой ролью и была Натали Пушкина. Было страшно, потому что я самая младшая не только в театре, но и на курсе. Я пришла, посмотрела, испугалась, но пошла готовиться. Мне помогло выстоять то, что мы, попав в театр, были колоссально восхищены этими людьми, атмосферой, обстановкой — не только актерами. Я помню, меня так удивляло, что есть люди, которые тебя одевают, делают прическу, носят за тобой костюмы. Мы действительно попали в другой мир, отделенный от реального границей-рампой. И попросту не оставалось времени на боязнь.
— Ну а как работали над ролью?
— Я нашла весь материал, какой только смогла. О Пушкине, о Натали. Именно о ней материала очень мало. И потом — в ней видели только легкомысленную вертушку, которая привела его к гибели, не ценила его гений. Перечитав все, я сделала свои выводы. Начинала я идти не от Натали как исторической личности, а от героини в пьесе. А главное — от восприятия ее самим Пушкиным. Потому что все-таки он создал образ этой женщины. Ту, кого он в ней видел, я и старалась воплотить. Я не думаю, чтобы такой гений, как Пушкин — при всей его ветрености и легкомыслии, мог увлечься женщиной просто красивой. Точнее, увлечься — да, но не сделать ее женой и восхищаться ею всю жизнь. Мне кажется, что она была достаточно умной женщиной, и отчасти благодаря ей менялось и его восприятие мира. И потом — я убеждена, что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина!
— Что главное для вас в Натали?
— Любовь к гению. Я понимаю, что в бытовой жизни гений невыносим. Поэтому я подчеркиваю в спектакле фразу: «Я учусь быть слепой!» Считаю, что Натали любила Пушкина по-настоящему. Наверное, она создавала для него то, чего ему так не хватало: дом, уют и семью.
— Как вас строились отношения с Дербасом? Он — актер опытный, давно снискавший славу, в том числе как Пушкин.
— Очень талантливый партнер. В Александре Николаевиче совершенно не чувствуется напряжения: он как художник рисует непринужденными, легкими, яркими красками. Вот эта легкость передавалась в какой-то мере и мне.
— Лена, а ведь второй акт спектакля неимоверно труден в исполнении, именно потому, что с самого его начала мы уже знаем, что Пушкина нет.
— Очень трудно нести в себе это знание. Был момент и у меня в жизни, когда любимый человек попал в больницу, а я не знала, где он. Помню этот толчок, ощущение катастрофы — не просто тяжести. Это въелось на каком-то ментальном уровне, и после этого в роли открылось мне что-то новое, чего сама не ожидала.
— Вы уже сыграли двух трагических героинь — Нину в «Маскараде» и Натали, а как играть легкую французскую комедию «Папа в паутине» Рэя Куни?
— Моей героине 15 лет, я еще не так далеко ушла от этого возраста. Удивительно — в тексте роли есть просто масса моих словечек! Так что просто буду сама собой. А легкая комедия — это прекрасно! Я считаю, что театр должен приносить отдых, красоту, отдохновение. У меня мама работает на заводе — это простая, монотонная работа, а когда мама приходит к нам в театр, она попадает в другое измерение. Я считаю — для этого мы и работаем.