«Жить, как тошнить, Пить, чтоб не сгнить, Петь, чтоб не взвыть. Амиго, я скучаю тут…» Эти слова из песни рок-группы «КПП», написанные Сергеем «Сэром» Щелкановцевым, самым узнаваемым и весомым (в прямом и переносном смысле!) харьковчанином — музыкантом, журналистом и просто хорошим человеком, — были, пожалуй, его жизненным кредо. 2 августа 2003 года его не стало. Мне посчастливилось дружить и работать с ним, и так уж случилось, что я первым узнал о его смерти.… Три года прошло с этой жуткой даты, но тогда все произошло настолько неожиданно, что я до сих пор не могу поверить в то, что его уже нет.

Недели за две до этого трагического события Сэр пожаловался мне на проблемы, извините за интимные подробности, проктологического характера. «Ничего, — говорил он мне с улыбкой, — у нас есть свой в доску доктор Проценко, в кабинете которого мы с Кривулей и Дубровским снимали пару сюжетов для телепрограммы «Батуалло» и которому я вполне могу доверить посмотреть, что у меня там не так». После первого осмотра выяснилось, что ситуация не очень серьезная, но подлечиться таки надо. Положение несколько усложнялось тем, что Сережины родители несколько дней назад уехали отдыхать на море, и денег на закупку лекарств у него было в обрез. Тем не менее он купил все необходимое и усердно принялся за лечение.

Через несколько дней мы собрались в клубе «Чемпион» по поводу концерта Саши Чернецкого, который должен был состояться там 3 августа. Я забрал кряхтящего Сэра из дома, и он с трудом уселся на заднем сиденье машины, жалуясь, что «все равно сильно побаливает» и что он дней пять практически ничего не ел. Тем не менее он всю дорогу развлекал меня анекдотами о проктологах.

В «Чемпионе» мы пообщались с Игорем Вовчанчиным, хозяином клуба, и разбросали, кто чем будет заниматься.

В четверг Сергей позвонил мне и попросил, чтобы я срочно отвез его к Проценко. Я обнаружил его дома в подавленном состоянии, хотя он всячески пытался скрыть это. Пожаловался, что боли резко усилились. Мы съездили к Проценко, и тот его успокоил, заверив, что скоро все пройдет. Я отвез Сэра домой, а вечером он позвонил мне и сказал, что завтра собирается на работу. Я стал его отговаривать, но он сказал, что ему там нужно все доделать, и утром в пятницу таки отправился в «Арт-мозаику».

А около одиннадцати вечера Сэр по телефону пожаловался мне, что у него поднялась температура и чувствует он себя отвратно. Проценко, которому он тоже позвонил, сказал, чтобы он немедленно с утра вызывал «скорую» и ложился в больницу на операцию.

В субботу в 10-00 раздался звонок и Сергей сообщил мне, что лежит во 2-й горбольнице в проктологическом отделении в палате №2 на третьем этаже. Сказал, что через час его будут оперировать, и что, по словам врачей, ничего сложного и опасного нет; попросил также, чтобы я утром в воскресенье привез ему новую телефонную карточку и дал телеграмму родителям, что он в больнице. Без проблем! Он дал мне телефоны студии «М-Арт», попросил проконтролировать доставку аппаратуры для концерта Чернецкого и передал Сашке огромный привет. Я пообещал, что буду завтра и все сделаю, как надо.

Вечером мне позвонил Саша Букреев, бас-гитарист сэровской группы «КПП», узнать, что там с ним случилось. Я рассказал, и он предложил завтра вместе поехать в больницу.

В воскресенье утром мы купили все необходимое — карточку, его любимый вишневый сок, минеральную воду без газа — и отправились в больницу. Пройдя на третий этаж, мы вошли в палату и обнаружили, что Сергея там нет. На его кровати лежал голый матрац, а рядом стояли два пакета с вещами. На наш вопрос двое мужиков, Сережины соседи по палате, ответили, что его вчера прооперировали, он отошел от наркоза, а потом ему вдруг стало плохо, он потерял сознание, посинел, и у него начались судорожные сокращения мышц. Мужики испугались, вызвали дежурного врача и Сергея спешно увезли в реанимацию. Мы быстро спустились на этаж ниже в реанимационное отделение. В течение двадцати минут пытались поймать хоть кого-то из работников реанимации, но все попытки узнать о судьбе Сэра были безрезультатны. Наконец какая-то медсестра, которую мы поймали за рукав, сказала, что постарается нам помочь. И исчезла. Другая сказала, что такой к ним вообще не поступал. Я уже начал терять терпение, но Сашка сказал, что сходит сейчас в проктологию и точно узнает, где же его искать. Я остался один, и тут мимо прошел мужик в белом халате. Я спросил его, не имеет ли он отношения к реанимации, на что он ответил, что только что сменился отсюда с ночной смены. «Может, вы знаете, что там с Сергеем Щелкановцевым, таким большим парнем?» «А-а… Так он умер сегодня ночью», — запросто ответил мне мужик, продолжая движение. Я остолбенел. «Подождите! Что вы сказали?! Как умер, от чего?» «Ну, мне так сказали…» «Кто сказал?! Немедленно позовите его сюда!» Через минуту вышел еле ворочающий языком полупьяный… врач… если можно так выразиться, который проблеял, что это правда и Сережа действительно умер сегодня в четыре часа утра от тромбоэмболии (закупорки сосуда тромбом). У меня подкосились ноги. Тут появился Саша, и я ошарашил его жутким известием. Наше состояние описать словами было невозможно... Мозг неотступно сверлили вопросы: где искать родителей, как им сообщить о случившемся?.. И вообще, что теперь делать и куда бежать в первую очередь?!

Мы помчались наверх, в палату. Там еще раз подробно расспросили мужиков, повергнув их в шок известием о смерти Сергея, но ничего нового не узнали. Медсестры помогли собрать нам Сережкины вещи и посоветовали отправиться в патолого-анатомическое отделение, узнать результаты вскрытия и вообще — «теперь вам туда». Мы, как сомнамбулы, поперлись искать это отделение, нашли, но Сергея там еще не было. Сказали, что его скоро привезут, но раньше завтрашнего дня вскрытия не будет.

Мы с Сашкой поехали по домам. Мыслей о том, где искать родителей, было немного. Мы знали, что они должны приехать только через неделю. Понятно, что никто без них хоронить Сэра не будет, но в морге нам сказали, что больше четырех-пяти дней его держать здесь нежелательно... Я надеялся, что в понедельник нам удастся в институте искусств, где работает его мама, найти кого-нибудь кто хоть примерно знает, куда они поехали отдыхать.

Я кинулся звонить по всем телефонам, сообщая нашим общим знакомым о страшной трагедии. И вдруг через какое-то время меня осенило: Сэр-то просил меня дать родным телеграмму, значит, у него наверняка где-то есть их адрес. А вдруг он приготовил его для меня? Я позвонил Саше Букрееву и попросил внимательно осмотреть Сережкины вещи. Так и есть: скоро он мне перезвонил и сказал, что нашел бумажку с подробным адресом! Боже, ты есть на свете! Через полчаса Саша отправил маме с папой телеграмму: «Феликс Карлович! Срочно позвоните Игорю домой»: мы все же не решились сообщить родным о смерти сына телеграммой, уж лучше пусть я сам скажу им об этом. Только вот какие найти слова?.. Я полдня ломал себе голову, но потом решил, что это нужно сделать сразу, без всяких там «в тяжелом состоянии в больнице». Правда, нам сказали, что «молния» все равно дойдет до них не раньше завтрашнего утра — выходные. Совок, твою мать! Но делать нечего, и мы стали с нетерпением ждать завтрашнего дня.

Саша Чернецкий не видел Сэра два года. Они начинали играть вместе много лет назад, были очень дружны, и Саша, узнав в субботу, что Сэр в больнице, позвонил мне и попросился поехать в воскресенье утром с нами. Но его отговорили — все-таки вечером концерт, нужно подготовиться, — и он сказал, что обязательно навестит его в понедельник. Что с ним творилось, когда он узнал, что Сереги не стало!.. Мы предложили отменить концерт, но Чернецкий твердо сказал, что будет петь в память о нем.

К концу дня у меня уже голова шла кругом от бесконечных звонков, не спадающего нервного напряжения и беспокойства… К 20-00 я пошел в клуб «Чемпион». Практически никто из собравшихся на концерт не знал о случившемся несчастье, и поэтому выступивший перед народом Сергей Александрович Коротков сообщил это печальное известие. Зал почил Сережину память вставанием и минутой молчания. Саша все свои песни посвятил его памяти и отыграл просто великолепно. А я… Я попытался было хоть немного снять не отпускающую боль и выпил залпом два бокала коньяка — куда там… Вода водой.

Утром, несмотря на то, что концерт завершился в четвертом часу ночи, я с шести утра стал ждать звонка от Сережиных родных. Беспрерывно звонили друзья, спрашивая, знают ли уже родители и когда состоятся похороны. Но звонка от родителей не было ни в 9 часов, ни в 10, ни в 11, ни в 12… Неужели они уехали куда-нибудь? Может, адрес был неправильный? Или еще черт его знает что?! И тут мне позвонил наш с Сережкой давний приятель Вася Скидан. Узнав, что родные отдыхают под Феодосией, он сказал, что там же отдыхает и один из его друзей. Он может позвонить ему на «трубу» и попросить, чтобы тот поехал в это самое село Береговое по указанному адресу и просто дал свою мобилу папе, чтоб он набрал меня. Это был отличный выход, и я стал ждать.

Примерно в начале четвертого раздался звонок. «Игорек, что случилось?!» — это был взволнованный голос Елены Михайловны, и мне нужно было все сказать именно ей... Я собрался с духом и произнес: «Немедленно приезжайте. Случилось большое несчастье: Сережки больше нет…» «Боже мой, Сережа умер!..» — услышал я сдавленный крик матери. Связь прервалась. Передо мной с бешеной скоростью проносились видения того, что может сейчас происходить с родными. Но все же я почувствовал, что с моих плеч словно свалился огромный камень. Я вдруг понял, каким непомерным грузом была для меня эта страшная миссия — сообщить о смерти сына. Однако я прекрасно понимал, что главные испытания еще впереди. Я обзвонил всех, сообщив, что родители уже все знают и завтра будут здесь.

Около шести вечера позвонили их знакомые из Феодосии и сообщили номер поезда, вагон и время прибытия — 4 утра. Мы втроем — я, Сергей Кривуля и Ира, жена школьного друга Сережи – встретили их на вокзале. Родители старались держаться, но явно из последних сил. «Как это случилось?» — были первые слова мамы Лены. Я рассказал, мама плакала и все задавала вопрос, на который ни у кого не было ответа: «Как теперь дальше жить без него?» Папа молчал всю дорогу, и мы больше всего за него беспокоились, потому что он был словно в каком-то ступоре. Когда мы приехали к ним домой, они попросили оставить их одних. Кстати, телеграмму они так и не получили…

А дальше… Дальше была беготня всех по организации похорон (Сергей хотел, чтобы его кремировали), панихиды и поминок. Андрей Капустин с Сергеем Кривулей договаривались с ДК Связи об организации у них в фойе панихиды, оформляли документы, нашли кафе для поминок. Саша Букреев хлопотал по аренде автобуса, охране, ездил в морг… Сергей Кондратьев с друзьями обеспечили аппаратуру для панихиды. Кто-то сидел с родными, кто-то ездил за цветами… «Я знала, что у моего сына много друзей, но не знала, что столько», — удивлялась мама Лена. Помогали все, кто чем мог: передавали деньги, включали связи, предлагали любую возможную помощь.

В этот день нам на руки выдали свидетельство о смерти Сергея, где была точно указана ее причина: трансмуральный инфаркт передней стенки миокарда. Вот так. И случилось это не ночью в воскресенье, а в субботу, 2 августа в шесть часов вечера. Когда мы разговаривали с паталогоанатомом, проводившим вскрытие, он сказал, что непонятно, как человек вообще жил с таким сердцем — он мог умереть в любую минуту. Но я точно знаю, что за пару месяцев до случившегося Сэр комплексно обследовался и потом шутил, что при найденных у него разных болячках – около двадцати – кардиограмма показала, что сердце у него, как у ребенка... Ну что тут скажешь о наших врачах?.. Понятно и ясно как день, что инфаркт был спровоцирован общим наркозом, под которым проводилась операция; никто в субботу не делал ни кардиограммы, ни пробы на анестезию. А ведь за год до этого Сергей уже попадал в реанимацию, чуть не умерев от общего наркоза! Не может быть, чтобы он сознательно снова пошел на такой риск. Но эта тайна, похоже, так и останется покрытой мраком навечно…

6 августа, в среду, в 11 часов состоялась панихида и прощание с Сергеем «Сэром» Щелкановцевым в ДК Связи, что на ул. Скрыпника. Проститься с ним пришли самые разные люди. Среди множества печальных лиц можно было увидеть представителей трех поколений — его любили и уважали многие в нашем городе. Мятежный дух его витал где-то рядом, а тело, казалось, просто уснуло… Тихо звучали блюзы его любимых групп, а огромная гора живых цветов на столе у гроба ежеминутно становилась все больше — людской поток не иссякал в течение трех часов.

В крематории в зале прощания у Сережиного гроба было сказано много хороших слов о его пламенной, но увы, столь недолгой жизни. В свои 37 он был полон творческих планов — работал над разными массмедийными проектами, продолжал писать песни для группы «КПП», великолепно вел музыкальную рубрику и «Самописку» в «Арт-мозаике». Эх, Сережка…

Я не склонен верить в различного рода знаки свыше, но посудите сами. В воскресенье целый день лил дождь, и в «Чемпионе» на концерте Чернецкий сказал, что это Харьков плачет по Сэру. В крематории из десятка свечей у гроба семь наклонились и капали воском. «Смотрите, свечи плачут», — тихо сказал кто-то. Как только прощание было закончено и мы вышли из зала, сплошной стеной хлынул ливень, но когда мы доехали до поворота на аэропорт, оказалось, что там не упало ни капли… «Если и есть иной мир, — сказал Сергей Коротков на поминках, — то Сэр там наверняка в самом лучшем месте и среди лучших». И я тоже уверен в этом.

Прах Сергея Щелкановцева похоронен на 13-м городском кладбище. Пусть земля ему будет пухом.

Он ни минуты не жил без хохм и приколов, находя смешное даже в драматическом. Что бы он сказал по поводу своей смерти? Наверняка что-нибудь в таком духе: «Ну и что из того, что я умер? Зато теперь задница не болит!» или «Ладно, хватит плакать. Давайте лучше накатим по пятьдесят». «Он жил как хотел, и как хотел умер, — сказал Саша Букреев. — Это самый большой его прикол, правда, не самый удачный…»