Добрый день!
19 июня этого года по 1-му национальному каналу смотрела передачу воспоминаний пожилых людей, детей войны, которые были в оккупации. Эта передача заставила и меня вспомнить те времена.
21 июня 1941 года мне исполнилось 3 года, а 22-го началась война. Мой папа ушел 27 июня на фронт. Участвовал в боях за Москву, курских сражениях, окончил войну в 1945 году в Австрии. И, слава Богу, вернулся домой живым. Правда, были ранения, был контужен, но от предложенной инвалидности отказался, т.к. считал инвалидами тех, у которых не было рук, ног. Ему перед ними было стыдно. И таких, как он, в то время было много. Но прошло время, и инвалидность стало возможно просто купить…
Так вот, о моих и маминых воспоминаниях. Хотя я и была маленькой, но помню бомбежки, пожары, страшный гул самолетов и темное небо в прожекторах. Мы жили в районе ул. Плехановской, на ул. Актюбинской. Дом был свой, большой. Его построил мой дед еще до революции. Строил на всех детей, которых было пятеро. Когда в Харьков вошли немцы, они выселили нас в сарай, а сами обосновались в доме. В сарае был погреб. В нем мы прятались от немцев и бомбежек. На бочке стояла икона Божьей матери и перед ней — свеча. С нами были бабушка и мамина сестра с сыном на год младше меня. Иногда крышка погреба открывалась и в проем опускалась веревка с каской, а в ней был суп или каша, которую приносил нам один из немецких солдат. Он объяснял, что у него дома тоже осталось двое детей.
Офицер, который поселил в наш дом солдат, приказал ничего не трогать и не ломать в доме. У нас была хорошая мебель. А когда увидел, что на ножке стола ножом что-то нацарапано, сильно ругался. В комоде лежало белье, полотенца, папины рубашки. Хорошо помню красиво вышитую украинскую сорочку — эту вышиванку он еще и после войны носил. Все осталось целым, ничего немцы не тронули.
Мой муж, он на три года стар-ше меня, рассказывал, как он сильно простудился и у него отказали ноги. Об этом узнал немецкий доктор и стал к ним домой приходить, лечить его. Оставлял лекарства — и поднял мальчика. Все это невероятно, но так было на самом деле. И таких случаев человечности, проявленной немцами, было много. Жаль, что фильмы, да и печать освещают только плохое. Хотя плохого, конечно, было намного больше…
Моя сестра намного старше меня. В 1941 году ей было 16 лет. Только окончила школу. Немцы угнали ее в Германию. Но так случилось, что она попала на хутор к хозяевам — пожилой хозяйке и молодой с двумя маленькими детьми. Сестра — девушка городская, в принципе, ничего не умела делать. Хозяйка научила ее шить, вязать, готовить и даже доить коров. А также научила немецкой аккуратности и пунктуальности. У них также работал репрессированный парень, немец. В поле выходили все вместе. Мимо их дома каждый день проходила колонна с нашими пленными — на работу и с работы. Сестра и этот парень ухитрялись бросать в колонну хлеб, картошку. Закончилось это тем, что их обоих забрали в комендатуру и сильно избили. Наверное, им грозил концлагерь, но пришла хозяйка и упросила их ей вернуть. Она смазывала им раны и ссадины мазью и сливками.
Когда их местность освободили, хозяйка подарила сестре на прощание небольшой сервиз и два шелковых отреза на платья. От этого сервиза остались только две чашки и блюдечко. Я ими очень дорожу. Сестры, царствие ей небесное, уже нет в живых.
В 1986 году я была в ГДР туристом. Взяла с собой по просьбе сестры ее фотографию, где она с немецкими детьми в хозяйском дворе, но побоялась кому-то показать: ведь с нами был представитель из органов.
А вот еще я очень хорошо помню, как после освобождения Харькова мама сдала меня в круглосуточный садик. Мы жили там целую неделю, т.к. наши мамы работали. Помню, как каждый день мы стояли шеренгой перед нянечкой, и она давала каждому ложку рыбьего жира и кусочек хлеба с солью. А однажды ночью зажегся свет, и нас просили «лежать тихо, ничего не бояться и не плакать». Потом оказалось, что это к нам забрались воры, сняли с нас одеяла, забрали на кухне посуду и все съестное. Потом мамы приносили у кого что было…
Помню, как нас водили во 2-ю городскую больницу на Московском проспекте — выступать перед ранеными. Был Новый 1945 год. Койки в палатах были двухъярусные, и мы между ними пели, плясали и рассказывали стихи.
И не понимали, почему дяди плачут…
Наш садик находился на улице Тарасовской, что недалеко от Конного рынка. Одной кирпичной стеной он граничил со спиртзаводом. Нас туда тоже водили выступать, а рабочие давали нам этикетки с картинками. В прошлом году, по пути на рынок, я решила подойти к знакомому месту. Здание это еще есть, но там уже находится Управление спиртзаводом. Я зашла внутрь, постояла в фойе, но постеснялась подняться наверх, где мы обычно давали концерты. Так и ушла.
После победы за нами в садик приходили отцы, вернувшиеся с войны. Каждый из нас очень ждал своего папу. Однажды пришел и мой. Каждого солдата обступал весь женский персонал. Спрашивали о своих мужьях, сыновьях…
В школу я пошла в 1946 году. После занятий заходила к подружкам поиграть. Прямо во дворах были могилы умерших родственников. Во время войны хоронить было негде — до кладбища нечем было довезти. Женщины сами копали могилки, иногда им помогали немцы. После освобождения Харькова женщин зимой посылали на «ледолом»,
так как холодильников тогда не было и нужен был лед. Мама домой приходила очень усталая, промерзшая, с красными руками. Реки в то время в Харькове были полноводны, и весной мы ходили смотреть, как трещит и взрывается лед.
На нашей улице была солдатская могила, в которой женщины захоронили погибших в бою. За этой могилкой ухаживали все живущие на улице. Затем, видно, перезахоронили в братскую. Возле колонки, из которой брали воду, стояла брошенная пушка, и мы часто играли с ней в «войнушку». Очень хорошо помню развалины в центре города — «Детского мира» не было, кукольный театр был разрушен. А моя школа была около стадиона «Металлист», немного дальше развалин кинотеатра «Рот-Фронт», который потом стал называться «Родина». На развалинах мы играли в прятки. Помню, как сразу после войны папа повел меня в театр русской драмы им. Пушкина. Смотрели спектакль «Сын полка». Харьков быстро отстраивался.
Еще многое можно вспомнить, но всего не напишешь.
Я очень любила вашу газету.
17 лет была причастна к ее распространению, т. к. работала сначала инструктором по подписке в Червонозаводском райпункте, а затем на подписном участке в агентстве «Союзпечать» на ул. Рымарской. В подписной период два-три месяца работали без выходных, с удлиненным рабочим днем. Составляли заказы в Москву, союзные республики, Харьковскую область. А сколько газет, журналов выписывали — ящики почтовые не закрывались! Сейчас почти никто ничего не выписывает. Я покупаю дешевую программку — и все. Пенсии не хватает.