К 150-летию со дня рождения Георгия Валентиновича Плеханова

Г.В. Плеханов предвидел, что большевики, придя к власти, постараются предать его имя забвению, как предвидел и то, что забыт он все-таки не будет и что память потомков о нем будет благосклонной.
Мелкопоместный дворянин по рождению, революционер, движимый любовью к своему народу по призванию, в молодые годы террорист-народоволец (к счастью для него самого, никого так и не убивший), первый русский марксист, основоположник и организатор марксистского движения в России, он был тем гигантом, на плечах которого стоит вся новейшая история России. Поверженным гигантом…
Об этой странице своей жизни сам Плеханов в своем «Политическом завещании», опубликованном в 1999 году, сказал так: «Я, как и каждый человек, совершил немало ошибок. Но моя главная, непростительная ошибка — это Ленин. Я недооценил его способностей, не рассмотрел его истинных целей и фанатической целеустремленности, снисходительно и иронично относился к его максимализму. Я ввел Ленина в круг известных и влиятельных европейских социал-демократов, опекал его, оказывал всестороннюю помощь и тем самым позволил твердо встать на ноги. Больше того: в 1903 году на съезде РСДРП в споре Ленина с Мартовым я поддержал Ленина, что в итоге привело к рождению большевизма. Тогда мне казалось, что постепенно я смогу смягчить позицию Ленина, повлиять в нужном направлении на Мартова и тем сохранить единство партии. Но очень скоро я понял, что единство невозможно, потому что все, что не по Ленину, — не имело права на существование. Ленин был за единство, но — под его началом, с его целями, с его тактикой, с его лозунгами. Однажды появившись, большевизм стал быстро набирать силу, отчасти по причине привлекательности его тактики и лозунгов для малоразвитого российского пролетариата, а отчасти по причине необычайной настойчивости и титанической работоспособности Ленина. Исправить мою ошибку было уже, к сожалению, невозможно».
После Февральской революции Г.В. Плеханов вернулся в Россию из 37-летней эмиграции. Знаменитые «Апрельские тезисы» В.И. Ленина он назвал бредом, Октябрьский переворот осудил. Почти сразу после переворота в его квартире большевики произвели грубый обыск, и многие тогда решили, что испуг от этого события стал причиной, по которой Г.В. Плеханов отказался от многочисленных предложений возглавить антибольшевистское правительство. И лишь в 1924 году, стоя перед Военной коллегией Верховного суда СССР, известнейший эсер Борис Савинков рассказал, что он сам услышал в ответ на такое предложение. «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и я не буду его расстреливать даже тогда, когда он идет по ложному пути», — сказал ему Георгий Валентинович. («Борис Савинков перед Воен. коллегией Верх. суда СССР», М., 1924, С. 182).
Знаменитый вопрос Достоевского «Морально ли основать будущее счастье всего человечества на крови и слезах одного-единственного замученного ребенка?» перед русской культурой встал не случайно — его поставила повседневная практика революционного процесса в России. К сожалению, большевиками на него был дан положительный ответ.
«Вожди» и «жертвы идеалов» — вот два главных элемента, из которых большевики построили новое общество, оснастив его собственной, ущербленной известным прилагательным «революционная», этикой и моралью.
Идея «вождя» — идея человека, берущего на себя ответственность за преступления «революционных масс». «Только под защитой таких священно-революционных слов можно так смело шагать по колено в крови… благодаря им даже наиболее разумные и пристойные революционеры… отлично понимающие, что надо вязать, тащить в полицию босяка, который схватил за горло прохожего в обычное время, от восторга захлебываются перед этим босяком, если он делает то же самое во время, называемое революционным, хотя ведь всегда имеет босяк полное право сказать, что он осуществляет «гнев низов, жертв социальной несправедливости», — писал Иван Бунин в «Окаянных днях». До неприкрытой наготы эту идею довел Гитлер. «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью», — сказал он на одном из шабашей.
Идея жизни как жертвы, «добровольно» приносимой на алтарь революции, отражена в таких подлинно талантливых образах советской литературы, как треневская Любовь Яровая в одноименной пьесе, лавреневская Марютка в рассказе «Сорок первый», Клавдия у В. Гроссмана (по мотивам этих его рассказов А. Аскольдовым поставлен фильм «Комиссар»). С одной стороны — сверхчеловеки, готовые переступить через все во имя химеры грядущей социальной справедливости (торжества таких-то идей, Бога, нации — нужное подчеркнуть). А с другой — жертвенные агнцы, нерассуждающие муравьи (революции, строительства коммунизма, капитализма, церкви, нации — нужное подчеркнуть), делегировавшие личную совесть в надзвездные выси начальственных сфер и способные убить или предать другого человека, самого близкого, самого дорогого — мужа, жену, любимого, собственного новорожденного ребенка, наконец, по мотивам верности идеалам.
Справедливость требует уточнить: большевики не следовали логике абсолютного зла. Они следовали логике абсолютного знания, будучи уверенными, что точно знают, «как надо». Это хорошо понимал и предсказывал Г.В. Плеханов: «…аморальность и жестокость Ленина исходят не от его личной аморальности и жестокости, а от убежденности в своей правоте. Аморальность и жестокость Ленина — это своеобразный выход из его индивидуальности путем подчинения морали и гуманности политическим целям. Ленин способен перебить половину россиян, чтобы загнать вторую в счастливое социалистическое будущее». Через поиски окончательной истины прошел и Г.В. Плеханов: «Сначала я, как в свое время Белинский и Чернышевский, пытался найти конечную истину. К счастью, быстро понял: ее нет и быть не может».
Один человек может изменить облик целой цивилизации. Мартин Лютер сделал это в ХVI веке в своем переводе Книги Иова, переведя древнееврейское слово, обозначающее профессиональные занятия человека, немецким словом beruf — призвание, т.е. задача, порученная ему Богом. Совместив эти два понятия в одном слове, Лютер изменил отношение людей к труду, превратив тягостную обязанность по добыче пропитания в полное высокого смысла боговдохновенное дело. Он не менял ни политического строя, ни отношений собственности, но тем не менее произвел социокультурную мутацию, давшую исток всему фантастическому богатству современного западного мира.
Большевики тоже произвели социокультурную мутацию, они тоже изменили поведение миллионов людей. Но — иначе. Предвидя все последствия этой мутации, Г.В. Плеханов написал: «Классовый террор как метод осуществления диктатуры пролетариата, которому так привержены большевики, таит в себе огромную опасность, ибо при сложившихся условиях в России может легко превратиться в тотальный государственный. Мы всегда утверждали — и не только мы, но и наши противники, что социализм — это гуманное, социально справедливое общество, поэтому его нельзя строить, опираясь на насилие и террор. Как добро, содеянное на основе зла, содержит в себе зародыш еще большего зла, так и общество, построенное на обмане и насилии, понесет в себе зло, ненависть и, следовательно, заряд саморазрушения».
Есть в «Завещании» и строки, полные мечты и надежды: «Я оплакиваю судьбу россиян, но, как Чернышевский, говорю: «Пусть будет что будет, а будет на нашей улице праздник!»… Придет время, когда исчезнут классы, сотрутся границы, но государство как форма организации народа — в будущем землян — сохранится, более того, роль его будет постоянно возрастать, что явится следствием нарастания глобальных проблем: перенаселение Земли, истощение земных ресурсов, энергетический голод, сохранение лесов и пахотных земель, загрязнение земли, вод и атмосферы, борьба с природными катастрофами и т.п… Весьма примечательно предисловие Энгельса к английскому изданию «Манифеста» 1888 года, где он подчеркнул особую роль эволюционных процессов в социальном развитии. Интересно также и то, что это издание, перевод которого с немецкого на английский был сделан под непосредственным руководством Энгельса, заканчивается лозунгом «Трудящиеся всех стран, соединяйтесь!», что далеко не равноценно лозунгу «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»