14 декабря Евгений Евтушенко побывал в Харьковском национальном университете им. В.Н. Каразина. Встреча поэта с харьковскими студентами — официальное название «Публичная лекция русского поэта «10 веков русской поэзии» — назначена на два часа дня. Место встречи — Большая физическая аудитория. Позже свидание с поэтом перенесли в Большую химическую, а потом еще раз — в Новую физическую. Эта аудитория по размерам меньше, чем две предыдущие, но желающих послушать поэта-шестидесятника вместила. На встречу пришли студенты, преподаватели, давние поклонники таланта Евгения Александровича, журналисты.
С небольшим опозданием Евтушенко входит в аудиторию. Люди встают и аплодируют ему. Первым делом поэт интересуется, кто его слушатели и «кто занимается здесь каким-то образом, косвенно филологией».— Мы! — хором отвечают студентки филфака.
— А еще кто есть?
— Физики! Физики и лирики! — доносится из зала.
— А химики где?
— Вот!
— А биологи?
— Мы.
— От вас зависит и моя дальнейшая жизнь. У меня были такие строчки, давно написанные:
«Жизнь, ты бьешь меня под вздох, а не уложить. До семидесяти трех собираюсь жить»…
Сейчас поэту как раз 73. Он шутит, что в новой редакции стихотворения строчки переделал «до восьмидесяти трех», а вообще «неплохо бы еще двадцатник, но не растительной жизни». Самая мучительная проблема, говорит Евтушенко, — это время. Евгений Александрович считает, что своим долголетием обязан Борису Пастернаку: «Когда-то он дал мне совет: «Женя, ни в коем случае не предсказывайте свою трагическую гибель, потому что сила слова такова, что она вас будет толкать на предсказанную вами погибель — на пулю или в петлю. Не играйте с этим! Девушкам нравится, когда поэты предсказывают свою красивую смерть. Но это опасно. Я это понял, только поэтому прожил до семидесяти лет». Евтушенко рассказал, что после беседы с Пастернаком прибежал домой и написал стихи, в которых есть такие слова:
«…На веревке я повисну, не повешусь никогда».
Недавно поэт издал Антологию русской поэзии «Строфы двадцатого века», над которой работал 23 года. Внушительный том Евгений Евтушенко дарит библиотеке ХНУ, но ставит условие: студенты должны иметь возможность полистать антологию в читальном зале. Встреча с поэтом длится два с половиной часа, мощную интеллектуальную атаку выдерживают не все: некоторые студенты покидают аудиторию. «Лекция» Евтушенко — это рассуждения вслух. О политике, цензуре, литературе, страсти к женщинам, злорадстве, о современности и умении современного человека обходиться без поэзии. Говоря о политически значимых вещах для России, Евтушенко не называет имен, а чиновников почему-то именует просто «люди». Говорит эмоционально, страстно, артистично, иногда не договаривает фразы, сам себя перебивает.
Политика и «цензура равнодушья»
«После путешествий в разные страны я убедился в том, что бесцензурных стран, обществ и систем не существует. Каким-то образом, в скрытом виде цензура так или иначе существует. Точно так же, как и у нас. У меня были такие строчки: «Была цензура, схожая с удушьем, И мы повоевали вдоволь с ней. Потом пришла цензура равнодушьем. И это оказалось пострашней». Но это относится к читателям, к народу. Я не боюсь упрекать весь народ в равнодушии. Во-первых, в равнодушии друг к другу. И народ надо упрекать, ему надо говорить строгие слова. Народ — это мы, в конце концов. Упрекая народ, мы упрекаем самих себя. Когда мы все время жалуемся на правительство и говорим, что оно во всем виновато… Да, оно тоже во всем виновато, но и мы. Если позволяем ему делать с нами то, что оно делает. Правда?..
Когда после убийства журналистки, матери двух детей, мы слышим с высокой трибуны, что ее смерть приносит нам больше вреда, чем пользы, а если говорить о ее (Анны Политковской. — Н.А.) влиянии на нашу жизнь, то они (ее статьи. — Н.А.) оказывали весьма маленькое влияние на нашу политическую жизнь. Когда такая фраза холодная произносится… Я просто похолодел, когда услышал ее. Это показывает то, что происходит со всеми нами. Я не хочу обвинять человека, который это сказал, потому что, во-первых, мы привыкли к тому, что нас убивают. Во-вторых, это показывает, что наша культура не настолько высока. Если мы пересыпаем нашу речь иностранными словами, всякими «толерантность» и другими, это не означает, что мы на самом деле культурны, потому что ни один крестьянин себе не позволит сказать такую вещь, когда убьют его соседа…
Это нежелание услышать и узнать о себе что-то неприятное. У людей бывает такое ощущение. Вот мы работаем, стараемся улучшить жизнь, а никто этого не ценит, только хотят подловить, когда что-то не получилось. Неужели мы хотели, чтобы столько людей погибло в Беслане или в «Норд-Осте»? Это же тоже отношение к людям. Потому что главное было — убить террористов, а не спасти людей, получается. Это не обвинительная речь, поверьте. Я не знаю, как бы я себя вел на таком месте. Давайте скажем, что это просто была оговорка, случайность. Но когда повторяются такие случайности, мы все виноваты в этом».
Времена не выбирают
«Время отражает людей, которые в нем живут. А люди — отражают свое время. Равнодушие, отсутствие душевной теплоты и тонкости, размытые границы морали — вот знаки времени по Евтушенко. «Слово «как бы» — самое популярное слово-паразит на всех языках. Спрашиваешь о человеке: «Порядочный, ему можно верить?» — «Ну, как бы честный». Одна девушка мне вообще сказала: «Евгений Александрович, я в вас как бы влюблена». У нас огромное количество «как бы» ценностей, «как бы» честности и так далее.
Поэтому, когда мы живем в такие времена, поэзия — это безусловная ценность. Это то, чего нам не хватает. Пастернак говорил, что плохой вкус неизменно связан с провалами в морали. Он оказался абсолютно прав.
Я думаю, что те массы молодых людей, которые, исходя слюной, аплодируют таким песням, как «ты моя банька, я твой тазик» и всем другим совершенно чудовищным песням попсы, как песня Газманова о Москве, похожая на меню, где рифмуется Сталин-Гагарин и так далее, весь этот политически-националистический винегрет… Десятки тысяч людей аплодируют, и эти же люди не способны читать Пушкина! Они не будут читать Пастернака, Мандельштама, Булгакова по-настоящему, Андрея Платонова. Мне уже жалуются студенты, что не понимают половины слов у Платонова. Потому что у него был самый роскошный словарь русского языка. Он не создал отдельных шедевров, как Булгаков. Платонов сам был шедевром, его язык был шедевром.
Я хочу сказать, что когда множество людей не чувствует необходимости поэзии, тем необходимее поэзия. Человек, который не чувствует поэзию, он и прозу-то не понимает. Потому что без ощущения поэзии, скажем, «Анна Каренина» — это всего лишь поверхностный адюльтер скучающей барыньки с офицером и все».
Галстуки и поэзия комнатной температуры
«Одна девушка, в которую я был влюблен, она мне казалась очень зрелой женщиной, ей было 19 лет, а мне 16, сшила мне первый мой галстук и после этого я стал галстукоманом». Евтушенко испытывает слабость к галстукам ручной работы. Лучший в мире мастер по галстукам, говорит, — русский художник и скульптор Кириллов. Вообще любовь к ярким цветам, узорам — это от бедного детства: «Что я видел на станции Зима? Лагеря, лагеря… Эти черные спецовки заключенных, хаки, армейское хаки, рубашки серые «смерть прачкам». Вот что я видел. Так что, запоздало, пытаюсь компенсировать. Я даже американцев удивляю».
…Поэзия — это всегда исповедь, но самая высшая степень поэзии — это когда вы исповедуетесь, и это ваша личная исповедь, но это нечаянно становится исповедью многих других людей. Когда я написал свое стихотворение «Со мною вот что происходит», я не придавал никакого значения, у меня стояла определенная цель. Я был влюблен в Беллу Ахмадулину, мы еще не поженились тогда с ней. Мы поссорились, два поэта. Страшное дело: оба упрямые, со своими взглядами на поэзию, мы все время с ней ругались по поводу всего. Вообще, вы не бойтесь, когда вы ругаетесь со своими любимыми, ничего страшного. Единство противоположностей — это скрепляет еще больше. Самое главное, чтобы скучно не было друг с другом. Вот этого бойтесь. Я написал это стихотворение только ей. С одной целью: чтобы мы наконец начали снова видеться. Я прочел ей по телефону, тогда еще в России читали стихи по телефону. Я услышал, что она хлюпнула носом. Ну и мы помирились. Не на всю жизнь. Но это не важно, я все равно люблю всех тех, кого любил. Одно то, что вам дарят такое чувство, не должно позволить разлюбить тех женщин, которые подарили знание, что это такое — настоящая любовь. И потом, почему ссориться, если ничего не получилось? Я не поссорился ни с одной своей бывшей женой. Все их мужья почему-то ревнуют меня к ним. Вот это уже глупость. В прошлом ничего нельзя исправить.
Я очень мало вижу сейчас страсти к женщине, я не знаю, куда она делась.
Из зала молодежь робко пытается опровергать слова Евтушенко.
— Тогда виноваты поэты, потому что не пишут так, как писал Маяковский. Сейчас очень много развелось поэзии «комнатной температуры». Поэзия должна разбивать к чертовой матери все градусники иногда... (читает отрывок Маяковского «Вы думаете, это бредит малярия?») Понимаете, это страшная температура, вот этого очень не хватает в современной поэзии. Любовная лирика может быть разной, нежной, потому что нежность — это застенчивость вулкана, который боится погубить, который стиснут и законсервирован внутри себя».
Гениально о безысходности
Евгений Евтушенко сейчас в основном живет в США, преподает американским студентам русскую литературу, культуру, показывает им русские фильмы. Говорит, что американским студентам нравятся «Кукушка» и «Летят журавли». «Ночной дозор» они разнесли в пух и прах, поэт был в восторге от их высказываний об этом «киношедевре»: «Зачем людям, которые делают такие великие картины, нужна третьестепенная голливудщина?»
На вопрос из зала, чем отличаются американские студенты от наших, поэт отвечает: «Да, они часто отличаются… То есть вы от них ничем не отличаетесь иногда, потому что вы так же мало знаете, как и они. Но я вас не хочу обидеть. Вы знаете, что хорошо в американских студентах? Наши ребята немножко стесняются, когда чего-то не знают. Американцы не стесняются ничего. Они просто откровенно признаются и быстрее выходят из положения».
Сейчас Евгений Александрович работает над новой антологией «10 веков русской поэзии». По долгу службы, говорит, приходится читать много графомании в Интернете. Хорошая проза встречается, интересные стихи — реже. «Появилось одно гениальное стихотворение, которое написала поэтесса Инна Кадыш. Что дальше будет с ней, я не знаю. Но это стихотворение войдет во все антологии русской поэзии, пока русский язык будет существовать. Я не помню его все наизусть, но включаю в свою антологию: «Кто варит варенье в России, тот знает, что выхода нет»… Это гениально».