В «послужном списке» члена банды оборотней в погонах Владимира Закшевского – участие в целом ряде вооруженных разбоев и убийство. Что заставило его пойти на преступления, за которые дают пожизненное, и чем живет человек, приговоренный к высшей мере наказания?

Корреспондентам «Вечернего Харькова» предоставилась уникальная возможность поговорить с опасным преступником, отбывающим пожизненный срок.

Темновская исправительная колония (№ 100), сектор максимального уровня безопасности. Именно здесь содержатся осужденные, которые отбывают пожизненный срок. По словам начальника Темновской исправительной колонии  полковника внутренней службы Олега Найденова, сейчас их – 66 человек.

Отмена смертной казни: благо или наказание?

Длинный коридор, по обе стороны – 28 железных дверей с массивными замками и небольшими зарешеченными окошками. За ними – в двух- и четырехместных камерах содержатся насильники, бандиты и убийцы. На каждой двери – табличка с фотографиями осужденных, данными о них и примечанием: склонен к побегу, суициду, нападению...

– Если возникают конфликты между соседями по камере – применяем меры дисциплинарного воздействия: выговор, строгий выговор, помещение в карцер, – рассказывает Олег Найденов. – Периодически меняем соседей, руководствуясь рекомендацией психолога.

А вот и камера №6, которую делит на двоих с соседом Закшевский Владимир Владимирович, год рождения – 27.02.1972. На табличке внушительный список серьезных статей, по которым он отбывает наказание: 69 ч. (бандитизм), 142 ч. 2 (разбойное нападение), 143 ч. 3 (вымогательство), 215-3 ч. 3 (угон автомобиля), 93 ч. (убийство)... Внизу примечание: «склонный к нападению». Именно с ним через несколько минут и предстоит пообщаться корреспондентам «Вечернего Харькова». Специально задействованные ради этого сотрудники охраны из группы быстрого реагирования выводят осужденного.

Содержание в секторе максимального уровня безопасности – это часовая прогулка в небольшом дворике и 23 часа в сутки жизни в камере, где на человека приходится четыре квадратных метра: свежеокрашенные стены, напротив двери – большое зарешеченное окно, сквозь которое невозможно что-либо разглядеть (как нам объяснили: «Не положено»). Справа – двухъярусная кровать, слева – прикрепленные к стене небольшой столик и скамейка. В углу – санузел, отгороженный от жилой зоны выложенной кафелем перегородкой. На стенах два шкафчика для личных вещей, на подоконнике – телевизор с плоским экраном, под ним – швейная машинка, на которой обитатели камеры шьют большие клетчатые сумки – основной товар, который производят самые опасные осужденные.

– Все осужденные работают прямо в своих камерах. Они полностью обеспечены трехразовым питанием, по режиму содержания им разрешены телевизор, библиотека (книги доставляют в камеру, самая востребованная литература – научная и религиозная), доступ к интернету, – поясняет Олег Найденов. – Могут пользоваться стационарным и мобильным телефонами – под присмотром администрации, имеют право раз в месяц на краткие свидания (от двух до четырех часов). Не так давно  разрешили и длительные свидания (трое суток) – раз в квартал.

В комнате для краткосрочных свиданий общение осужденного с гостем происходит через решетку и стеклянную перегородку посредством телефонной связи. В помещении для длительных свиданий с родными можно провести трое суток. Интерьер – как в обычной квартире: «домашний» ремонт, уютная обстановка – диван, стол, кровать, телевизор.

В специально отведенной камере – подключенный к интернету планшет, с помощью которого узники, приговоренные всю жизнь провести за решеткой, могут онлайн наведаться на волю. Однако беспрепятственно бродить по Всемирной сети не положено: соцсети и сайты, пропагандирующие насилие, жестокость, порнографию, заблокированы.
Кроме того, каждый пожизненный сиделец в любое время может излить душу профессинальному психологу, а также при необходимости получить квалифицированную медицинскую помощь.

Свежим воздухом осужденные дышат в камерах, предназначенных для прогулок. По размеру они не намного больше «жилой комнаты»: бетонные стены, турник и брусья, у стены – небольшая скамейка, вместо крыши – решетка. В такой прогулочной комнате и происходит наше общение с Владимиром Закшевским. За решеткой он провел уже 14 лет.

«Я хотел приносить пользу людям»

Распорядок дня у пожизненного осужденного – строгий и однообразный: подъем, туалет, зарядка, завтрак, часовая прогулка, работа (кстати, по желанию – насильно трудиться не заставляют), обед, проверка, два часа свободного времени, ужин, сон. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год – всю жизнь... Понятно, что приезд журналистов – это хоть какое-то разнообрание в убийственном однообразии. А посему на разговор Владимир Закшевский настроен, ведет себя спокойно, на вопросы отвечает охотно, но... Что на самом деле творится в его душе, похоже, порой до конца не понимает даже он сам.

– Владимир, каким было ваше детство?

– У меня было счастливое детство. Самая любимая пора года – лето: сады, природа, речка...

Родился я в Луганской области, поселок Калиново Попаснянского района. Отец работал на шахте и учился заочно в сельхозтехникуме, мать – заведующая школьной столовой. Когда мне исполнилось 2,5 года, переехали в село Троицкое Попаснянского района (там отцу предложили работу). Есть у меня две старшие сестры – Алла и Люба.

В школе был общественником, командиром поискового отряда, комсоргом класса, играл на гитаре, ездил на турслеты «Песни у костра».

После 10-го класса директор школы предложила пойти в пединститут – без экзаменов по собеседованию, она видела во мне будущего учителя. Директор совхоза советовал сельхозинститут (родители были на хорошем счету в совхозе – отец тогда уже работал главным зоотехником, мать – птичницей). Но я отказался – любил музыку, играл на гитаре, пел. Поступил в луганское училище культуры. Играл на срипке, контрабасе, домре, ударных, пел в хоре. Музыку я любил, люблю и буду любить до конца дней своих.

– Тепло и запах маминых рук помните?

– Помню (плачет, мама умерла. — Прим. ред.).

– А как вы попали на работу в милицию?

– В 1992 году демобилизовался из армии в звании старшины. Пришел домой: развал Союза, колхоз распался, в ходу купоны, работы нет, культура никому не нужна (мне еще год оставалось доучиться). Пошел работать в милицию, хотя тогда это было  непрестижно. Людей не хватало, бандитизм и преступность набирали обороты. Но я хотел приносить пользу людям – в другой работе я себя не видел. Два года – с осени 1994 года по апрель 1996-го – был участковым в родном селе Троицкое. Познакомился со своей будущей женой Ириной, которая работала тогда в больнице, поженились. Директор совхоза давал нам домик, но жена (привыкшая к обеспеченной жизни с родителями) отказалась перебираться в село. Переехали в поселок Мироновский Дебальцевского района Донецкой области. Я перешел работать в Дебальцево опером, потом стал старшим опером, был очень ответственным человеком.

Во время работы в органах не раз получал серьезные травмы. После одной из них, которая произошла в результате ДТП (вез в горотдел задержанного и материалы на него, нас сбила встречная машина), полгода провел в больнице. Мне хотели дать вторую группу инвалидности, но я даже повез подарок врачу, чтобы закрыли глаза, иначе уволили бы из милиции. Очень я любил свою работу, мне нравилось помогать людям. Однажды на меня было совершено нападение – трое хотели отобрать пистолет. В ходе борьбы я смертельно ранил одного из нападавших – по дороге в больницу он скончался, а двоих посадили.

В июне 2000 года, когда мне было 28 лет, я уволился из милиции – с должности старшего оперуполномоченного уголовного розыска Дебальцевского райотдела милиции в звании капитана.

– Почему?

– Жене категорически не нравилась моя работа: дома не бываю, денег – мало. И чем дальше мы жили – тем больше скандалов из-за этого происходило. Как-то осенью 1999 года жена позвонила днем на работу и попросила срочно приехать домой – мол, приходили двое в масках, угрожали: если муж не бросит работу – всех убьем. Я испугался за своих родных – тогда у меня были основания считать, что угрозы вполне реальны. И только сейчас, по прошествии времени, понимаю, что жена таким образом просто подводила меня к увольнению с ненавистной ей работы, придумала такой хитрый ход, а на самом деле ей никто не угрожал. Но я любил ее и безраздельно верил. Я оставил службу в милиции, чтобы сохранить семью.

Лег в больницу, получил вторую группу инвалидности (по неврологии) и статус инвалида войны, поскольку травмы, приведшие к инвалидности, я получил во время несения службы по охране обшественного порядка. Назначили пенсию.

Оборотни в погонах

– Что же заставило вас заняться преступным бизнесом?

– Стремление обеспечить семью. Пока я не был женат – меня все устраивало. Но жене постоянно было мало... Месяц я ломал себя. Я по натуре – не преступник, причинять кому-то боль – против моего естества, но с другой стороны – нужны были деньги. В конце концов, это победило мое «я».

– Вы создали преступную группу или вошли в нее?

– Я вошел в преступную группировку самым последним. Когда, будучи опером, я в первый раз получил травму и полгода находился в больнице – на мое место пришел только что окончивший донецкий институт внутренних дел Анатолий Бырка. Он младше меня лет на пять-шесть. Потом мы полгода проработали напарниками. Летом 1998 года я ушел в отпуск, а Бырку и помощника дежурной части Святневского (тоже будущего члена банды) прокуратура взяла на взятке, из органов внутренних дел их уволили. Но мы продолжали общаться, поддерживали товарищеские отношения, наши жены – дружили.

Когда я ушел из милиции, Бырка наведался ко мне домой: «Есть информация по богатым людям, можно заработать денег – заходим, связываем, забираем деньги и все». Я отказался, но жена начала «пилить»: мол, денег нет – соглашайся. Так и началась моя преступная деятельность, которая длилась больше года.

– Сколько человек было в банде?

– Десять. В частности, трое – бывшие сотрудники милиции: я, Олег Святневский и Бырка (все из поселка Мироновский) и двое действующих: опер ОБНОНа Сергей Семенов и начальник ОБНОНа г. Дзержинска Игорь Жарун (оба – из Дзержинска). В руководство банды я не входил, участия ни в разработках операций, ни в выслеживании  не принимал, не был наводчиком. Я был на нашем жаргоне «шестым номером»: вызвали, сделал и опять сижу дома.

Бандой руководил Бырка, который тогда был в бегах и жил на нелегальном положении. После каждой операции деньги делили на всех десятерых участников – в равных количествах. Потом часть откладывали на транспортные расходы, часть – на приобретение оружия, часть – на «крышу», которая должна «порешать вопросы», если мы попадемся. С каждого дела Бырка кому-то «отстегивал», кому – я не знаю.

Девятеро впоследствии получили приговор, причем двое – посмертно (один был застрелен при задержании, второй – повесился в тюрьме), один – в розыске до сих пор, еще один пошел по делу свидетелем.

«Девочка плакала, а женщина кричала»

– Вы помните свое первое дело?

– Это было ограбление приемщика металла в Дзержинске. Работали по наводке Семенова: «Есть человек, который занимается приемом металла, живет в частном доме. Сегодня от него уходит машина с металлом, ему привезли деньги – по моей информации, у него в сейфе десять тысяч долларов». Наша задача – зайти, забрать и уйти. Сам Семенов, как действующий работник милиции, в операции не участвовал – он только давал наводку, привозил к месту преступления и увозил, а также обеспечивал оружием.

Я зашел в дом последним – в это время один из наших уже сидел верхом на предпринимателе. Я сел вместо него. Пока остальные пошли осматривать дом, я связал ему руки и ноги скотчем. И вдруг услышал крики в соседней комнате – там были его жена, дочка лет восьми и мать-старушка. Когда я туда зашел, Бырка бил пистолетом по голове пожилую женщину, девочка плакала, а женщина кричала. Я его оттащил, попросил женщин зайти в комнату, закрыл дверь и подпер холодильником. В это время кто-то из подельников нашел в сейфе деньги. Прозвучала команда: «Уходим». Вышли, сели в машину к Семенову и уехали. Привезли все награбленное в поселок Мироновское, как делили – не помню.

– Как же вы переступили через себя, ведь только что говорили, что свою работу в милиции любили именно потому, что могли помогать людям? Когда произошел этот перелом и вы стали готовы убивать?

– Цели убивать – не было никогда. Цель была только поживиться за чужой счет. К слому привела совокупность обстоятельств и событий вокруг, окружение, жена. А крутой перелом, наверное, произошел после ситуации с угрозами в адрес моей семьи. Тогда мне из сослуживцев, из руководства никто не помог.

– Вы буквально демонизируете свою жену. По вашим словам выходит, что во всем, что вы совершили, виновата она, подталкивая на преступный путь.

– Нет, я вовсе не говорю, что она демон. Но в нашей семье всегда было так: я – голова, а жена – шея, куда шея повернет – туда голова и пойдет. После женитьбы я прекратил всяческое общение с друзьями и родными. Даже к матери, которая жила в семи километрах от меня, ездил в лучшем случае раз в месяц. Это было условие жены. Я любил ее, я любил то, что любит она, ее семью, ее увлечения – я принял ее полностью со всей ее жизнью.

– Ваша банда « работала» и в Харькове?

– Лично у меня в Харькове был один эпизод – я принимал участие в нападении на трассе Харьков—Днепропетровск на торговцев обувью. Один из участников банды вел их от рынка, другой – по трассе, а я, Дягилев и Стеценко – в форме работника ГАИ (которая была куплена на рынке «Барабашово») с жезлом, на своей машине с прикрепленной к ней мигалкой и переправленными номерами обогнали эту машину за Мерефой. Под видом милиционеров остановили, пассажира и водителя уложили на пол, связали. Машину завезли в посадку, обувь перегрузили в свои машины, вырученные деньги (порядка  десяти тысяч гривен)  забрали. Обувь увезли на родину – в поселок Мироновский, откуда Семенов забрал ее на реализацию.

«Тогда я произвел три выстрела»

– Как получилось, что вы все-таки убили человека?

– С начала 2001 года я попал в кабалу к Бырке. Было у нас одно неудачное дело в Горловке Донецкой области, на которое мы пошли пошли втроем – я, Дягилев и Святневский. Вычислили валютчика, которого решили брать, когда он подъедет к своему дому. Моя с Дягилем задача была забрать сумку. Однако, подъехав вечером к своему дому, валютчик нас заметил – узнал машину Святневского (приметил ее во время слежки, которую мы вели в течение нескольких дней). Сообщил в милицию. Святневского взяли, но на следующий день освободили – Бырка отвез в Горловку десять тысяч долларов, и дело не возбудили. После чего главарь назначил сходку на ростовской трассе – он хотел меня застрелить, сказал, что именно я виноват в провале операции. Но все закончилось тем, что я должен был отработать потраченные на взятку деньги.

Так я попал на дело в Евпатории. Вели валютчика, у которого было пять обменок в городе. Собирались взять его около одной из них на Центральном рынке Евпатории. Я должен был забрать сумку с деньгами. Убивать никто не собирался, но все понимали: если что-то пойдет не так – придется стрелять, чтобы самим уйти живыми. Валютчик подъехал с охранником, вышел из машины, я направил на него пистолет и приказал отдать деньги. Он что-то ответил и сбежал. Я забрался в брошенную им открытую машину – там сидел охранник, в ногах которого была сумка с деньгами. Я крикнул: «Отдай сумку и беги». Но он стал выполнять свою работу. Завязалась драка. Я не хотел стрелять, но он схватил мою руку с пистолетом – тогда я произвел три выстрела. Охранник бросил сумку в машине и убежал. Я взял ее, сел на мотоцикл (за рулем был Святневский) и мы уехали. А потом я узнал, что охранник умер по дороге в больницу.

– Где допустили ошибку, которая привела к задержанию?

– Это был сентябрь 2001 года. Нас всех собрал Бырка и сказал, что один из членов банды – бывший сотрудник линейного отдела милиции Харькова Гунько арестован (когда они с Гунько выслеживали цеховика в Харькове, тот их заметил и сообщил в милицию, а поскольку слежку вели на машине Гунько – его быстро «вычислили») и дал показания по харьковским эпизодам и по Евпатории. Предложил перейти на нелегальное положение.

– Как происходило задержание?

– Я сдался сам. После убийства Семенов привез мне поддельный паспорт – с моим фото, но с другой фамилией. Тогда я жил у своей сестры Аллы в городе Кременная (с женой поссорился, поскольку она узнала о моей связи с другой женщиной). 11 ноября – на семилетие нашей свадьбы – я решил помириться с женой. Приехал и узнал от нее, что милиция из Харькова проводила у нас обыск, оставила свои данные и передала, чтобы я позвонил. К этому времени уже были арестованы трое из нашей банды – Гунько (из Харькова), Чайковский (из поселка Мироновский) и Семенов (из Дзерджинска). Жена (она знала обо всех моих действиях, поощряла, присутствовала при дележке денег) упрашивала меня бежать, но я отказался и даже порвал свой фальшивый паспорт. Позвонил по оставленному милицией номеру. Мне ответили: «Будь дома – мы за тобой приедем».

– Как отреагировали на ваше задержание сотрудники милиции, с которыми вы работали?

– После моего ареста никто из моих бывших коллег и знакомых ко мне не приезжал.

«Все – конец жизни»

– Что вы почувствовали, когда услышали приговор?

– Все – конец жизни. Почувствовал, что я больше никогда отсюда не выйду.

– Изменилось ли отношение к вам родственников после вынесения приговора?

– Приговор был вынесен в 2005 году. Жена меня бросила сразу же после приговора, подала на алименты, не пишет, не приезжает. Все, что у меня было, – еще до ареста я переписал на нее.

Из моих же родственников – никто от меня не отвернулся, они приняли меня таким, каким я есть, и поддерживают до сегодняшнего дня. Просто возможности помогать у них нет – все живут небогато, в сельской местности. У сестры Аллы муж и дочь умерли, она сама воспитывает внучку. По мере сил приезжает, присылает посылки, но нечасто. Переписываюсь со старшей сестрой Любой – она инвалид.

– А дети у вас есть?

– Законная дочь Тамара. 27 августа ей исполнилось 18 лет. Еще одну дочь мне родила женщина вне брака – 19 января ей будет 16 лет. Мать ее умерла, она осталась с братиком. Я им писал, пока в Донбассе не началась война. Дети не пишут...

Век воли не видать

– Сложно было привыкнуть к новому образу жизни, к строгому распорядку?

– Будучи пожизненно осужденным, сначала я сидел в Донецке. В Харьков – в ИК №100 – меня привезли 8 мая 2009 года. До сих пор не привык. Я обязан делать – я это делаю. Это моя судьба – так Господь определил.

– У вас сейчас есть много времени для раздумий...

– Ошибаетесь. У меня нет времени, чтобы думать: днем мы работаем — сейчас я клею бумажные подарочные сумочки, сосед по камере – шьет сумки. Но мысли, конечно, приходят: я – человек верующий, если выпадает свободное время – молюсь. Читаю только духовную литературу.

– Что для вас самое тяжелое в изоляции?

– Строгий режим. Хотя я понимаю, что заслужил, – ведь я все-таки убийца. 

– Что помогает держаться?

– Вера в Бога.

– В ноябре этого года исполняется 14 лет, как вы отбываете наказание. Что бы все-таки предпочли: пожизненный срок или смертную казнь?

– Все, что со мной происходит, я принимаю как волю Божью. Мне дали пожизненное – значит дали время покаяться. Я пришел к покаянию, и Бог даст – меня простят когда-нибудь и что-то изменится.

– О чем вы мечтаете?

– Ни о чем – я просто живу.

– С какими привычками пришлось расстаться, а какие приобрести?

– Бросил курить еще в 2007 году, приобрел – смирение и терпение.

– Из прошлого о чем скучаете?

– Семья и дети – это все, ради чего я жил. Надеюсь, и в будущем буду жить для них. Сейчас молюсь за них.

– Существуют пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. На какой стадии сейчас находитесь вы?

– Принятие – однозначно. Я принимаю все как есть...

– А когда миновала стадия депрессии?

– После утверждения приговора. Это было в Киеве 18 октября 2006 года. На несколько дней я впал в глубокую депрессию, мне показалось, что жизнь кончена. Помог сокамерник (которому, кстати, уже вынесли оправдательный приговор). Он был верующим и поддержал меня морально, сказал, что жизнь не кончена, если мы живем.

– А хобби у вас есть? Вы же любите музыку, может, играете на гитаре, поете?

– Здесь хобби быть не может – не те условия. Нельзя петь, нельзя играть – максимальный уровень безопасности, запрещено режимом. Стихи иногда пишу, когда бывает вдохновение.

– Праздники как-то отмечаете, например Новый год?

– Чай выпьем с сокамерником и поздравим друг друга с Новым годом.

– А день рождения?

– Так же. Если сестра и знакомые пришлют посылку – будет и какое-то угощение на столе.

«Надеемся, что государство даст шанс нам быть прощенными...»

– Встречали здесь своих коллег?

– Конечно, я же сижу только в «бс» камерах – с бывшими сотрудниками, так положено по закону.

– После 20 лет колонии можно подать прошение о помиловании, которое означает замену срока на 25-летний. Будете подавать прошение?

– Да. Свою вину я искупаю каждый день, от команды «подъем» до команды «отбой». И сколько мне отмерено – столько и буду искупать. Хотя этот закон для заключенного – просто призрак. 20 лет нужно еще отсидеть – и не просто в кругу друзей, а прожить их по команде. Трудно. Плюс не факт, что президент подпишет прошение о помиловании. Из нескольких тысяч пожизненников выходит десяток. Но мы все же надеемся, что государство даст нам шанс быть прощенными...

– Чего, кроме свободы, хотелось бы еще?

– Перейти на более мягкий режим содержания.

«Ничто не стоит человеческой жизни»

– Владимир, почему вы согласились на интервью? Вам скучно? Хотелось выговориться?

– Мне не скучно и выговариваться мне не надо. Если и нужно что-то сказать – я говорю это Господу: благодарю за каждый прожитый день и каюсь, если согрешил.

И на интервью согласился, чтобы покаяться. Не пытаясь понравиться, не для того, чтобы кому-то что-то доказать… Я просто покаялся и перед Богом, и перед людьми.

– Хотелось бы сказать что-то людям?

– Если прочитают это интервью те, кого я обидел словом, делом, – я кланяюсь им низко в ноги и прошу прощения. Если я выйду, каждым день буду жить во славу Божию и на пользу людям. Никогда ни при каких обстоятельствах не вернусь на преступный путь.

А тех, кто сегодня на этом пути стоит, прошу остановиться, посмотреть на мою бандитскую рожу и понять, что никакой «мерседес», никакая квартира, ничто в этой жизни не стоит человеческой жизни. Поверьте мне: потом человеку очень тяжело жить с таким грузом на душе...

Пятнадцать лет без смертной казни – что это дало?

PS. «Вечерний Харьков» выражает благодарность начальнику управления ГПтС в Харьковской области  генерал-майору внутренней службы Александру Крикушенко за содействие в подготовке материала.