Гость «Вечернего Харькова» — драматург и режиссер Харьковского академического русского драматического театра имени А. С. Пушкина Александр Середин.

Из программистов – в режиссеры

— Здравствуйте. Меня зовут Кира Сергеевна. Александр, поделитесь секретом: как из программиста вам удалось переквалифицироваться в драматурга и режиссера?

— Очень простая история. Мне кажется, каждый человек должен заниматься тем, что ему нравится и что у него получается. Я получил техническое образование, стал программистом, но понял, что не хочу заниматься этим делом. Поэтому поменял профессию и стал делать то, к чему у меня лежала душа.

— И как вам дался этот выбор?

— Это был постепенный процесс. В какой-то момент я увлекся кавээном и таким образом утолял свой творческий голод. Потом понял, что и там мне тесновато. Стал интересоваться театром. Так у меня появилась идея перейти в академию культуры, получить режиссерское образование. Нельзя сказать, что в какой-то момент я проснулся и захотел стать режиссером – это был постепенный процесс .

Гимнастический козел – символ страхов, которые нужно преодолеть

— Добрый день. Меня зовут Геннадий. Александр, спектакль «Гимнастический козел» — ваш режиссерский дебют. А почему затронута именно школьная тема?
 
— Место действия — школьный спортивный зал, но вопросы, которые поднимаются в пьесе и спектакле, – конечно же, взрослые. Гимнастический козел – это символ комплексов, препятствий, страхов, которые мы должны преодолевать. Школа выбрана как форма, поскольку она показалась мне наиболее выразительной, ведь в детстве страхи максимально обострены. И если я не преодолею гимнастический козел – как одно из препятствий, – это будет страшный позор. Все прыгают, и я тоже должен. Этот снаряд показался хорошим выразителем моей идеи. Но главный зритель нашего спектакля – конечно, взрослый. И темы тоже звучат взрослые, и решения, которые мы использовали, тоже не всегда подходят для детской аудитории.

Родители, которые решатся привести своих детей на этот спектакль, – прогрессивные в хорошем смысле слова. Это люди, которые приучают своих отпрысков с детства разговаривать на взрослом языке, на взрослые темы, вести серьезный диалог. То есть возраст зрителя ограничивается только тем, насколько родители  позволяют своему ребенку затрагивать те или иные темы и какая степень откровенности допустима при разговоре с ним.

— Пьеса написана и поставлена в жанре абсурда. Почему именно в этом жанре?

— Абсурдистской пьеса является потому, что в ней нарушена привычная логика. Если мы говорим о классической пьесе, то определенные события вызывают определенные последствия, и мы как зрители очень быстро к этому привыкаем. Это называется реалистическим театром.

Абсурдизм появился в ХХ веке и был реакцией на кошмар военного и послевоенного времени, когда приходилось спасаться нарушением привычной логики. То есть театр абсурда выражает вот эту защитную реакцию человека на ужасы происходящего. И поскольку сюжет повествует о детях, которые сталкиваются с гимнастическим козлом, – мы понимаем, что речь идет о людях, которые остаются один на один со своими личными страхами. В общем, абсурд в этот конфликт вписывается максимально удачно. И вообще, мне этот жанр очень нравится. Он позволяет оставаться внешне веселым, не писать о серьезных вещах с серьезным выражением лица, а вести легкий разговор. Добавляется ирония, вариативность — при постановке можно использовать не только психологические приемы, но и добавлять эстрадные. То есть пьеса претворилась в жизнь в абсурде, потому что он в полной мере ее раскрывает.

— А как зрители восприняли странный спектакль?

— Очень хорошо. Первые две премьеры у нас прошли с аплодисментами, цветами. Зрители, идя на экспериментальную сцену театра Пушкина, конечно, понимают, что им покажут нетрадиционный спектакль. И тем не менее каждый раз для них это становится откровением, поскольку форма подачи – очень необычная для Харькова. Главное, чтобы спектакль вызывал у зрителя эмоцию – не обязательно положительную, не обязательно восторг. Хорошо, когда после спектакля зрители еще какое-то время думают о нем, продолжают жить им. И среди моих знакомых есть люди, которые собираются еще раз прийти, хотя раньше довольно скептически относились к театру.

Как понять жанр абсурда?

— Добрый день. Виктор беспокоит. Александр, абсурд – это жанр, которому вы отдаете предпочтение, или, возможно, собираетесь написать пьесу в другом стиле?

— Я вам больше скажу — я люблю литературу психологическую, то есть классические произведения, которые описывают психологическое состояние главного персонажа. Для меня, например, самым большим автором в мире абсурда является Даниил Хармс, но это не означает, что я хотел бы писать, как он, и быть на него похожим. Нет. Конечно, я рассматриваю наряду с абсурдистской пьесой и абсолютно бытовую, или в традициях психологического театра. Дело в том, что для каждого замысла подходит своя форма. Если я увижу, что тот или иной замысел лучше реализовывать с помощью психологического театра, это будет классический спектакль.

— Ваши советы как режиссера зрителям: как понять жанр абсурда правильно?

— Нужно просто быть готовым к тому, что когда приходишь в театр, разговор может пойти не самым обычным образом. Последние несколько десятилетий театр находился в сложном положении и вынужден был идти на определенные компромиссы: искать какие-то понятные формы, подстраиваться под зрителя, показывать только то, что публике приятно видеть, то, что соберет зал. То есть постепенно театр превратился в искусство, не отставляющее места для размышлений. Между тем сегодня появился совершенно иной тип зрителя – умные успешные люди, образованные, современные. И среди моих знакомых есть такие, которые не ходят в театр по той простой причине, что им там неинтересно: заранее понятно, как выйдут актеры, как будут говорить, двигаться, и известна мораль, которую они хотят донести… То есть с начала 1990-х целое поколение умных зрителей во многом было потеряно.

Поэтому когда человек задумывается о том, чтобы пойти в театр абсурда – нужно быть готовым к тому, что разговор пойдет на другом языке. Но это все равно очень уважительно по отношению к зрителю, всегда интересно, увлекательно. Нужно просто принять и попытаться включиться.

«Я всегда на стороне артиста»

— Александр, добрый день. Меня зовут Зоя. Вы – человек молодой. Интересно, как вам удавалось руководить артистами?

— Я работал с молодыми артистами театра Пушкина, которые в труппе недавно. Хотел бы сделать им отдельный комплимент, потому что этот спектакль – все-таки очень сложный в смысле актерской техники. Там требуется и достаточная физическая подготовка, поскольку действие происходит в спортзале, и присутствует большая физическая нагрузка. Для работы потребовалось и некое мужество, поскольку пять лет актеров учили играть в определенной технике, и тут приходит режиссер: «А давайте мы сыграем совершенно по-другому». Конечно, нужна смелость, чтобы поверить режиссеру, и у нас это было на сто процентов. Это ребята думающие, чувствующие, понимающие, что сегодня мир и театр изменились, и нужно соответствовать. В этом смысле, мне кажется, за такими молодыми артистами – будущее, и я рад, что в театре Пушкина они есть.

— А как вы работаете с актерами: как тиран, швыряющий стулья, или как добряк, завлекающий пряниками?

— В идеологическом конфликте между зрителем и артистом я всегда на стороне артиста. Потому что зрителю всегда интересно смотреть на умного актера, который спокойно может выйти на сцену и сказать свою реплику, который не устраивает суету, не носится по сцене, который не приучен к мысли, что нужно обязательно громко и активно говорить, чтобы зритель не подумал, что он зря получает жалованье в театре. Я всегда прошу не заигрывать перед зрителем, иметь чувство собственного достоинства. И в этом проявляется моя режиссерская тактика. Мы — единомышленники. За спектакль полностью несу ответственность я, а задача артистов – быть честными перед мной, делать то, о чем я прошу. Не могу сказать, что я тиран и деспот, но озвученные мною требования и мысли, которые появляются в процессе постановки, должны быть выполнены на сто процентов.

На что обиделся бы Чехов?

— Здравствуйте, Антон беспокоит. Александр, а как вообще сейчас обстоят дела в театре Пушкина?

— Театр Пушкина постепенно и очень осторожно выбирает курс на современную драматургию, на новые спектакли, свежий подход во всему. Это касается и афиш, и оформления спектаклей, и работы с художником. Сегодня директор театра Сергей Анатольевич Бычко проделывает огромную работу в отношении сотрудничества с молодыми авторами, режиссерами, художниками. И в этом смысле театр Пушкина является передовым.

В Украине огромное количество талантливых драматургов, но попасть в государственный театр, поставить пьесу – очень большая и сложная задача. А в театре Пушкина открыта экспериментальная сцена, где такая возможность есть. Приглашены молодые режиссеры, в труппу набирают молодых актеров. То есть театр Пушкина сегодня стремительно переориентируется на современного зрителя. И мы уже видим отклик — молодой зритель все больше интересуется, что происходит в театре.

— А есть ли спрос на молодых драматургов? Хватает ли в Харькове и в Украине театров, где они могли бы себя реализовать?

— Профессия драматурга – специфическая. Для того чтобы твою пьесу поставили в театре, нужно умереть. Пройдет энное количество времени -- и тебя, возможно, признают и поставят. Это просто ужасный синдром. Сегодня государственные театры игнорируют молодых драматургов. Но я вас уверяю, что лично знаком с большим количеством талантливых авторов. И если найдутся руководители театров, которые рискнут и дадут им возможность проявить себя, театральный процесс в Украине станет одним из передовых в Европе. Театр Пушкина – первый театр в Харькове, который пошел по этому пути. И надеюсь, что в Украине будут появляться театры, где молодые специалисты смогут себя реализовывать.

— Добрый день. Меня Анастасия зовут. Александр, каковы основные тенденции развития украинского драматического театра?

— Если говорить шире – о театре на постсоветском пространстве, — то все-таки он выбрал очень осторожную тактику. Есть два тезиса, которые постоянно озвучиваются. Первый: театр – искусство элитарное, и нельзя опускаться до массового зрителя и идти у него на поводу. И второй: классика актуальна во все времена. Благодаря этим образующим тезисам театр стал очень консервативным и неохотно решается на эксперименты. Театр все меньше замечает изменения вокруг себя. Например, чеховский «Вишневый сад», который ставился в советское время, в период перестройки и сейчас, в больших государственных театрах вряд ли будет иметь большие отличия. Однако классика требует определенной интерпретации – смелой, современной, ведь зритель сегодня совершенно другой. Постепенно, я надеюсь, ситуация общими усилиями изменится, потому что в государственном театре есть люди, которые понимают, что театральный процесс и зрители (в первую очередь) требуют других подходов.

— Интересно, как вы видите осовременивание классических произведений?

— Нужно приучить себя к мысли, что пьеса Чехова или Островского – это всего лишь текст. И когда режиссер получает этот текст, перед ним стоит конкретная задача — воплотить его на сцене, причем интересно. Поэтому я отношусь к идее интерпретации классики очень хорошо. И чем смелее и радикальнее это будет происходить, тем быстрее театр придет к своему зрителю.

Безусловно, это не означает, что тот театр, который существует по классическим канонам, должен исчезнуть. Нет. У него есть своя публика, и она имеет право видеть те спектакли, которые ей нравятся. Просто наряду с классическими должны появляться авангардные постановки, экспериментальные. Я не уверен, что Чехов обрадовался бы, увидев в 2017 году свою пьесу на сцене без малейших изменений.