Часть первая. Как харьковские «контрреволюционеры» будущего маршала оклеветали

Одной из причин поражений Красной Армии на первом этапе Великой Отечественной войны большинство историков традиционно называет нехватку квалифицированных кадров среди военачальников высшего звена. Общепринятым считается мнение о том, что прошедшая в 1937-38 годах кровавая «чистка» армии стала колоссальным ударом по обороноспособности страны. Однако существует точка зрения, утверждающая, что удар этот был хоть и мощным, но не единственным, не первым и не главным.

Еще в середине 30-х годов Адольф Гитлер говорил, что красные военачальники у него в армии командовали бы в лучшем случае батареями и ротами. Почему? Да потому что в отличие от СССР Германия после Первой мировой войны полностью сохранила весь кадровый состав генералитета и офицерства. Подавляющее большинство командиров дивизий Гитлера закончили Первую мировую полковыми командирами, полковые – батальонными, батальонные – ротными. А во Вторую мировую войну немецкая армия вступила, имея в каждом батальоне по 5-6 офицеров – ветеранов Первой мировой. Большинство же репрессированных в 1937-м советских комбригов и часть комдивов даже не участвовали в Первой мировой войне! Понятно, что они были даже не на голову, а на две головы ниже своих немецких коллег.

Куда же делись русские кадровые военные, бывшие царские и белые офицеры, оставшиеся или вернувшиеся из эмиграции, чтобы служить Родине пусть даже под красным знаменем? Почему среди полководцев Великой Отечественной войны почти нет этой категории кадровых военных, тогда как комсостав Красной Армии времен Гражданской войны изобиловал бывшими царскими офицерами? Даже сегодня немногие историки могут ответить на эти вопросы. Мало кто знает, что уничтожение элиты армии началось не в 1937 году, а несколькими годами ранее. Если быть более точным, то в 1931 году – ровно 75 лет назад.

О самой первой массовой «чистке» в армии не писали советские газеты того времени, ее не обсуждали на партийных собраниях. Скорее всего, лидеры страны понимали последствия этой чистки для обороноспособности государства и боялись распространения в мире информации об ослаблении этой самой обороноспособности. Надежно скрытые в архивах спецслужб, данные о репрессиях в РККА в 1931-м и последующих годах и по сей день остаются в тени. В частности, до сих пор не известны полные масштабы этих репрессий.

По оценкам киевского историка Ярослава Тинченко, моего друга и коллеги – журналиста «Киевских ведомостей», которому первым и, пожалуй, единственным из современных исследователей удалось попасть в почти недоступные для простых смертных архивы и спецхраны, общее количество арестованных и осужденных советских военных в начале 30-х годов вполне могло достигать 10 тысяч человек. Причем большинство репрессированных – кадровые русские военные, успевшие еще до начала Первой мировой войны окончить военные училища по программам мирного времени. Часть из них до революции принадлежала к Генеральному штабу – военной элите любой армии. В СССР, где генштабистов и так оставалось очень мало, две трети из них были уничтожены именно репрессиями начала 1930-х годов. Центральным процессом этих репрессий стало так называемое дело «Весна», по которому были арестованы тысячи бывших офицеров в Москве, Ленинграде и на Украине. А одним из ключевых эпизодов этого дела – полный разгром штаба Украинского военного округа в Харькове, бывшем тогда столицей Украины.

В конце 1920 – начале 1930-х годов старых кадровых офицеров начали увольнять из армии, оставляя лишь партийцев и «особо преданных». Каждый командир или ответственный штабной работник со дня на день ждал, когда же его попросят из РККА. Отсутствие перспектив действовало угнетающе. Бывшие офицеры постепенно падали духом. Постоянный страх увольнения из армии, желание поделиться с кем-то своими проблемами сближали старых русских офицеров, сводили в «свои» компании. Такая компания сформировалась и в Харькове, где, кроме штаба Украинского военного округа, дислоцировалась 23-я стрелковая дивизия, существовали сильные военные кафедры во всех гражданских вузах и почти везде руководящие должности занимали бывшие кадровые офицеры русской армии. Многие из них когда-то служили в Императорской гвардии, известной своим корпоративным духом. Так, помощник начальника штаба УВО Сергей Бежанов служил в Лейб-гвардии Егерском полку; начальник оперативного отдела штаба округа Сергей Ивановский – в Павловском; начальник управления военных сообщений штаба Владимир Сергеев – в Финляндском; военрук Харьковского института народного образования (бывший Императорский Университет) Александр Веденяев – в Гренадерском. Часто харьковские офицеры собирались на квартире у Веденяева. Пели старинные военные песни, вспоминали былую жизнь и гвардию, обсуждали положение в РККА, и, конечно же, говорили на политические темы. Как здравомыслящие люди они понимали, что в стране далеко не все нормально, и, не стесняясь в выражениях, ругали советскую власть. Ругал ее и назначенный летом 1929 года новый начальник штаба округа Семен Пугачев, уже хорошо знакомый со многими из харьковских офицеров. И сразу же был признан харьковчанами «своим».

Первым арестовали Сергеева – в сентябре 1930 года. Правда, не за участие в харьковских офицерских «посиделках». К нему привела «ниточка» из Москвы, где еще в конце 1929 года по обвинению во вредительстве на строительстве стратегических железных дорог было арестовано несколько сотрудников управления военных сообщений штаба РККА. На допросах с пристрастием эти люди «признали» не только свою «вину», но и дали показания на коллег. В их числе оказался и Сергеев. На допросах он долгое время отрицал свое якобы соучастие в каком-либо вредительстве или контрреволюционной организации. Тогда следствие вспомнило о том, что младший брат и однополчанин Сергеева был белоэмигрантом, что в глазах ОГПУ само по себе являлось чуть ли не преступлением. За первого в Харькове «заговорщика» взялись всерьез. И вскоре вынудили назвать других «членов контрреволюционной организации» в Харькове. Таковыми стали начальник штаба округа Семен Пугачев, его помощник Сергей Бежанов, начальник оперативного отдела Сергей Ивановский, сотрудники штаба Майстрах, Кононов, Какурин и Сыромятников, а также военруки харьковских вузов Монфор, Чинтулов и Гершельман.

Массовые аресты в Харькове начались в начале 1931 года.

К этому времени по Украине уже покатилась волна репрессий против военных. Так, к началу февраля только в Киеве уже «признались» 68 военнослужащих РККА, в Днепропетровске – 29, планировалось к аресту еще около 200 человек. Харьковский оперативный сектор ГПУ явно отставал от своих коллег. Пришлось поднажать. Уже имеющиеся зацепки облегчили задачу по ликвидации «контрреволюционной организации». За считанные дни в Харькове были арестованы почти все сотрудники штаба УВО во главе с Ивановским, брошены в тюрьмы все военруки и часть военных преподавателей вузов, взяты под стражу некоторые командиры 23-й дивизии, 5-й авиационной бригады и прочих подразделений. Позже всех арестовали Бежанова и Пугачева. Причем не в Харькове, а в Москве, куда оба командира в конце 1930 года были переведены на преподавательскую работу.

Арестованные харьковчане вели себя по-разному. Одни упорно отмалчивались, другие по разным причинам начали давать «нужные» показания, а некоторые на первых же допросах предлагали следователям «сотрудничество». Бежанов начал «колоться» буквально сразу же. Почему – доподлинно неизвестно. Впоследствии его дело выросло до пяти томов и стало основополагающим материалом для дела «Весна». На допросах Бежанов показал, что после приезда в Харьков в 1924 году он сразу же попал в круг контрреволюционно настроенных сотрудников штаба, которые вели «антисоветские» разговоры, ругали большевиков. А в 1926 году, во время пребывания в Москве, Бежанова якобы завербовал в уже существующую контрреволюционную организацию его бывший сослуживец, преподаватель Военной академии РККА Базаревский. Якобы со слов последнего Бежанов показал, что «организация» возникла в 1922-1923 годах в стенах Военной академии, а руководил ею... Семен Пугачев.

Это было абсурдом, поскольку в те годы Пугачев не преподавал в академии, но следователи на такие «мелочи» внимания не обращали. Бежанов также «сознался», что после возвращения из Москвы он создал подобную «контрреволюционную организацию» и в Харькове, а инструкции по ее руководству якобы получал от иногда наведывавшегося на Украину Пугачева.
Что выделывали на допросах с самим Пугачевым, сказать трудно. Но через две недели после ареста он подписал «чистосердечное признание», в котором заявлял, что состоял в контрреволюционной организации, созданной в штабе УВО. На это Пугачева якобы толкнули «троцкистский» раскол в партии в 1928 году, медленные темпы индустриализации и политика ликвидации зажиточного крестьянства. Также Пугачев признался в антисоветских разговорах с подчиненными и собственном тунеядстве на должности начальника штаба УВО. В общем, грехов на себя Семен Андреевич взял более чем достаточно. Участь его была предрешена. Но…

Судьбы двоих главных харьковских «заговорщиков» – Пугачева и Бежанова – изменила случайность. Одного из них она спасла, другого – погубила.

В показаниях арестованных «контрреволюционеров» вдруг всплыла фамилия нового фигуранта. Им стал… Борис Михайлович Шапошников. Да, тот самый легендарный Шапошников, полковник Генштаба царской армии и прославленный советский маршал времен Второй мировой войны. Как же он оказался в числе «заговорщиков»? Осенью 1928 года на маневрах под Киевом Шапошников виделся с Бежановым. Об этом знал Ивановский, который показал на допросе, что во время этой поездки якобы Шапошников завербовал Бежанова. Следователи засуетились в предвкушении крупного «улова». Вскоре от Бежанова были получены «дополнительные показания» по этому вопросу. Якобы еще в конце 1927 года при посещении Москвы Пугачев сказал Бежанову, что Шапошников входит в руководство «контрреволюционной организацией». После чего якобы сам Бежанов получал от Бориса Михайловича некоторые указания. В частности, во время маневров в Киеве в 1928 году Шапошников якобы сообщил Бежанову о готовящейся французской интервенции в СССР и о своих планах поднять восстание навстречу интервентам и захватить власть в свои руки.

Воодушевившись, ОГПУ переусердствовало, запросив Политбюро ЦК ВКП(б) об аресте самого Шапошникова, занимавшего в то время должность начальника штаба РККА. Этого уже Сталин допустить не мог. В марте 1931 года в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе была устроена очная ставка, во время которой Шапошников и Пугачев дружно изобличили в клевете измученного Бежанова. После чего с Шапошникова были сняты все подозрения, а Пугачева освободили.
Руководство ОГПУ получило нагоняй от партийного руководства и решило «перевести стрелки» на Бежанова. Вскоре после очной ставки было составлено обвинительное заключение, в котором ему инкриминировалось создание на Украине «контрреволюционной организации», куда входили почти все сотрудники штаба УВО, командиры дивизий и многих других частей. Бежанова приговорили к расстрелу. Не спасло его даже заступничество Ионы Якира, предлагавшего заменить высшую меру 10 годами исправительно-трудовых работ. В ночь на 1 июня 1931 года Сергей Бежанов был расстрелян в Харькове. Вместе с ним расстреляли и его бывшего сослуживца Сергея Ивановского.

Чудом спасшийся Семен Андреевич Пугачев в 30-е годы занимал должность начальника Военно-транспортной академии, а в октябре 1938 года был вновь арестован и приговорен к 15 годам исправительно-трудовых работ и 5 годам ссылки. В 1943 году он скончался в заключении, пережив своих «сообщников» на 12 лет.
Продолжение следует

На снимке: Б.М.Шапошников.
Автор благодарит историка Ярослава Тинченко (Киев) за помощь в подготовке материала